— Все будет хорошо, — твердым голосом сказала Шарлотта. — Никто их у нас не отберет. Ты не позволишь.
Она обладала сильным характером. Но почти все время казалась слабой. Даже в ее блеклом лице с остреньким носиком, глубоко посаженными серыми глазами и невидимыми бровями ему чудилась особая красота. Хотя все находили, что великая княгиня не так хороша, как должна была бы быть.
— Я не хочу жить и бояться собственного сына. Чтобы между нами были те отношения, которые разорвали сердце моему отцу и погубили Александра. Это противоестественно.
Шарлотта погладила мужа по руке.
— У нас все как у людей. Кстати, погода разгулялась. Солнце. Пройдись с Сашей до пруда, только не долго.
Маленького царевича укутали. Октябрь — коварный месяц. И, взяв сына за руку, Никс отправился с ним по аллее. Они не пошли к пруду. Великий князь знал маршрут поинтереснее.
— Я хочу показать тебе остров. — Через несколько минут, когда ноги пятилетнего Саши устали, отец посадил его себе на шею. — Это недалеко. Ты не боишься воды?
Мальчик помотал головой. Странно. Сам Никс в его возрасте боялся.
Свернув в одну из боковых аллей, великий князь ускорил шаг и минут через пятнадцать достиг совсем диких мест. Здесь не стригли траву, и она бурой гривой лежала на земле, прибитая недавними дождями. Кажется, здесь? Вроде эта тропинка? Точно. Раздвинув ветки боярышника, Никс спустился к кромке канавы. Неглубоко. Раньше они с Рыжим перебирались на лодке. Теперь ему по колено. Ни мостков, ни доски на другой берег не было, и царевич форсировал канал. Судя по тому, как притих на плечах ребенок, ему все-таки было боязно.
Отец выбрался из воды и ссадил мальчика на траву. Тот сделал два шага и тут же шатнулся обратно к ногам взрослого. На него из-за желтой листвы зиял темным входом старый полуразвалившийся шалаш. Он был давно необитаем. И оттого исполнен угрозы.
— Здесь жил Робинзон? — спросил Саша.
— Два Робинзона, — рассмеялся отец. — Никто из них не хотел быть Пятницей.
Варшава.
Константин Павлович стоял на веранде Бельведера — октябрь в Варшаве теплый месяц — и курил александрийскую сигару. Ему надо было подумать. А думать великий князь не любил. Утром он получил письмо от императора, в котором тот заверял, что все обещания исполнены. Эта загадочная фраза заключала в себе сокровенный смысл. Теперь надо было решать. На одной чаше весов лежал постылый венец, на другой… О, на другой была рука Жаннеты. Выбор казался ясен. И все же, все же… Заставлять его отказываться от прав на наследство жестоко и несправедливо. Он старший за Александром, и никто не может отнять то, что принадлежит ему по закону! С другой стороны, Жансю католичка и не принадлежит ни к одному царствующему дому. Но разве Петр Великий не посадил рядом с собой на трон прачку?
Константин не был Петром Великим. Да и времена другие. Словом, от него требовали отречения. И началось это не вчера.
— Когда кто-нибудь имеет честь управлять таким народом, как наш, он должен быть готов ко всему. — Осенью 1819 года в Варшаве братья прогуливались по парку Брюлевского дворца. Александр был недоволен неуступчивостью сейма, но еще более установившейся в гвардии нарочитой вольностью. — Монарх должен оставаться на своем посту только до тех пор, пока может удерживать в уме всю империю. Я же смертельно устал…
— Вы слишком много времени проводите в дороге, — осторожно отозвался Константин. — Уверен, пара месяцев покоя в Царском восстановят ваши силы.
Государь покачал головой.
— Я говорю не о физической усталости. Хотя и о ней тоже. Нравственное утомление превышает ее во сто крат. Признаюсь тебе: я хочу отречься. Ты должен решить, что будешь делать в сем случае.
Александр Павлович любил говорить о желании оставить трон. И всегда внимательно следил за реакцией собеседника.
— Я попрошу у вас место вашего второго камердинера, — не моргнув глазом, отозвался Константин. — И стану чистить вам сапоги.
Император улыбнулся.
— Когда настанет срок, я вас оповещу, и вы напишете свои мысли матушке.
О чем писать? Разве такой разговор можно почесть серьезным? Константин потер лоб. Как получилось, что снять корону хотел старший брат, а отрекаться заставляют его?
На веранду вышла Жозефина Фридрихс и обняла великого князя за плечи.
— Ты слишком много куришь. Это вредит легким.
— Ах, оставьте. — Константин взял ее за руку. — Мне надо с вами поговорить. Вы старый друг. Вы дадите мне добрый совет.
Жозефина повела его в сад, усадила на скамейку и позволила положить голову к себе на колени. Это была смуглая быстроглазая дама с веселым личиком. В 1803 году она содержала в Петербурге шляпную мастерскую. Царевич влюбился в смешливую модистку и поселил у себя, сначала в Стрельне, потом в Варшаве. Жозефина родила ему сына Пашу, но никогда не посягала на исключительное внимание Константина.
— Государь пишет, что препятствие со стороны моей бывшей жены устранено. Она готова дать развод. Но, решаясь на брак с полькой-католичкой некоролевских кровей, я должен помнить о законе нашего отца. Подобные союзы запрещены. Дети от них не имеют прав на престол. Император намекает, что я должен отречься.
Последние слова дались великому князю с трудом.
— Но ведь ты никогда не хотел царствовать! — удивилась Жозефина.
— Да, да, — торопливо выдохнул великий князь. — Меня удавят, как батюшку. Я знаю.
— Так за чем дело стало? — ободрила его мадам Фридрихс. — Разве у тебя отнимают пост? Или состояние? Кажется, ты жертвуешь только заботами. А приобретаешь любовь.
— Так-то оно так, — начал Константин.
— Так и только так! — воскликнула собеседница. — Ваш платонический роман с Жаннетой продолжается уже пять лет и всем в Варшаве надоел. Съешьте наконец вишенку! А то девушка устанет ждать и выйдет замуж за другого.
— Никогда! — Великий князь вспыхнул. — Кому я нужен, старый, толстый, лысый! Только ей!
— Ну и еще капельку нам с Пашей, — засмеялась Жозефина.
Царское Село.
Император Александр сидел у себя в Малом кабинете. На стенах три горных пейзажа. В окно направлена зрительная труба, чье блестящее медное тело и полированный деревянный штатив хорошо гармонировали с зеленым сукном столов. Уютно, тихо, безопасно. Как раз так, как и должно быть сегодня, когда он призвал к себе архиепископа Филарета для прощального разговора. Добрый пастырь кое-что увезет в Москву, но об этом никто не должен знать.
На столе перед государем лежали три документа. Каждый из них был по-своему хорош.
За номером первым шло письмо брата Константина из Варшавы. Александр долго выманивал сей невинный текст. Понимал ли великий князь, на что решился? Или думал, что, черкнув несколько строк об отказе от наследственных прав, после смерти старшего брата успеет все переиграть? Александр этого не позволит. Одна бумага не делает погоды, но в сочетании с официальными манифестами перестает звучать по-семейному и приобретает политический смысл. Поэтому к посланию брата император добавил еще два документа, о которых Константин узнает в свое время. Один сделает его счастливым. Второй… отберет счастье у другого человека, навеки лишив свободы.
