Губы императора сжались. Так должно быть. Николай выдержит. Четверть века он, Александр, сам несет тягчайшее бремя, и видит Бог, не хотел бы передавать проклятье по наследству. Но нет выбора. Брату придется сломать себя. Груз велик, телега еле ворочает колесами. Нужно впрягать молодую лошадь.
Архиепископ Филарет явился ровно в три. Этот сорокалетний пастырь никогда не опаздывал. У него было умное, проницательное лицо, светившееся мягкостью. Очень красивый, добрый человек. Император ему доверял.
— Садитесь, ваше высокопреосвященство, — после взаимного поцелуя рук сказал государь. — Взгляните на это.
Филарет присел к столу и взял первый документ. По мере того как он читал, на его лице отражалось удивление. «Не чувствуя в себе ни сил, ни дарований, чтобы взойти на отеческий престол, осмеливаюсь просить Ваше Величество передать мое право тому, кому оно принадлежит после меня». Архиепископ поднял на императора глаза. Тот молча кивнул, жестом остановив возможные вопросы.
Второй документ перекочевал в руки гостя. Это была копия ответного письма Александра в Варшаву. «Дорогой брат, ценя возвышенные чувства Вашей души, я увидел в добровольном письме Вашем новые доказательства горячей любви к Отечеству. Уважая изъясненные Вами причины, я решился дать Вам полную свободу следовать сделанному выбору».
Наконец третья бумага была передана Филарету, и архиепископ увидел, что это черновик манифеста, в котором император подтверждал отречение от престола цесаревича Константина и назначал своим преемником брата Николая.
— Поправьте и перепишите документ прямо здесь, — приказал Александр. — Никто не должен знать о его существовании. Он будет положен в конверт, который вы отвезете в Москву и поместите в ковчег в алтаре Успенского собора. Будут еще три копии. В Сенате, Синоде и Государственном совете. Но законную силу имеет только ваш экземпляр. Если со мной что-то случится, эту бумагу нужно обнародовать прежде всякого другого действия.
Архиепископ был человеком спокойным и привычным к послушанию. Он переписал манифест четыре раза. Запечатал листки в конверты. Дождался, пока государь сделает на них надписи, уведомлявшие должностных лиц, что в случае его кончины письма следует немедленно вскрыть. А потом спросил:
— Ваше Величество, не кажется ли вам, что это худший способ добиться желаемого? Уже два десятка лет имя цесаревича Константина произносится как имя наследника на каждом молебне. Если вы хотите, чтобы подданные привыкли считать Николая Павловича вашим преемником…
Государь поднял руку.
— Все, что я хочу, я изложил вам. Исполните свой долг. А я исполню свой.
«Движение дел у нас теперь меланхоличное», — писал бывший дежурный генерал Арсений Закревский бывшему начальнику Главного штаба князю Петру Михайловичу Волконскому. Оба доигрались. 1823 год ознаменовался полной сменой высших военных чинов. Змей проглотил Солнце. Граф Аракчеев — армию.
Ропот, поднятый господами офицерами по поводу похода в Италию, до глубины души оскорбил государя. Симпатия к карбонариям и нежелание «воевать за австрийцев» были всеобщими. Отдать войскам любой приказ император не мог. Это решило судьбу Главного штаба.
Как-то во время Государственного совета, где Волконский демонстрировал том «Военных законов», специально изданный Закревским для аудиторов, Аракчеев спросил:
— Это те самые дрянные законы, которые не позволяют мне повесить провинившегося прапорщика?
— Да вот законы-с, — отвечал князь.
— Ну, извините, я на медные деньги у дьячка учился! — съязвил Змей.
— А я закончил Пажеский корпус.
Они воззрились друг на друга с такой ненавистью, что всем стало ясно: даже присутствие государя не удержит их от склоки. Одна половина армии — холеная, образованная, проникнутая якобинским духом и гордая победами минувшей войны, — не переносит другую — лапотную, выпестованную в поселениях, приобвыкшую к пощечинам и жадную до должностей.
Выбор остался за императором. Волконский был отправлен на воды в Карлсбад. Закревский получил назначение генерал-губернатором Финляндии и командиром Отдельного Финляндского корпуса. Если это и была ссылка, то почетная. Но Арсений закусил удила. Единственный из всех, он ушел, хлопнув дверью. Напечатал в типографии при Главном штабе «Отчет по управлению армией» и разослал тираж по полкам. До трети потери личного состава от бескормицы, отказ обучать солдат чему-либо, кроме фрунта, выдавливание в отставку офицеров с боевым опытом…
Воспламенив умы, Арсений Андреевич удалился в Финляндию. Откуда попросил отставки. Но получил лишь молчание. Ощущение собственной ненужности придавливало душу. Все были недовольны государем. Государь — всеми.
Неаполь. Италия.
— При чем здесь вы? — Госпожа Закревская кидала вещи в саквояж с таким остервенением, словно за ней гнались. — Я не собираюсь следовать за вами в Англию. Я еду в Россию.
Принц Леопольд Кобургский ей не верил.
— Кто может положиться на твое слово, Венера? Вчера ты устроила мне истерику, будто я хочу тебя бросить. А я всего лишь хочу жениться на английской принцессе. Поверь, не каждый день делаются такие предложения.
Аграфена фыркнула, выражая презрение к Англии, тамошним девицам, тайной дипломатии и продажным немецким принцам.
— Я не еду за тобой. Я еду в Россию, — повторила она.
— А почему же ты сегодня на балу упала в обморок, когда я объявил о своем решении?
Груша одарила любовника одним из тех взглядов, которым женщины говорят: вы слишком высокого о себе мнения.
— Я получила письмо из Петербурга и читала его в тот самый момент, когда вы осчастливили публику заявлением о своей помолвке.
— Вы не получали никакого письма. Вы все выдумали! Вы собираетесь преследовать меня! Аграфена, умоляю, ради всего святого…
— Да кому вы нужны?! — Закревская взвилась. — Вот письмо. Тут сказано, что моего мужа сняли с должности и сослали в Финляндию. Я минуты здесь больше не останусь.
Леопольд продолжал ей не верить. Это был красивый мужчина чуть за тридцать, брат первой жены цесаревича Константина. Их роман с Аграфеной продолжался полтора года, и принц питал убеждение, что ревнивая Венера намерена его погубить.
— Ваш муж? Не смешите меня! За время нашего знакомства вы ни разу о нем не вспомнили!
— Откуда вам знать, о чем я вспоминала?! — бросила Груша. — Мой муж — честнейший человек. Вы даже не знаете, что это за человек! Это прекрасный человек! Не чета вам.
— Да уж, конечно! — съязвил Леопольд. — Вы явились ко мне голодная, как из монастыря. Что-то он не особенно вас баловал.
— Удовольствия, которыми вы хвастаетесь, может доставить любой конюх! — парировала Закревская. — Посмотрите на себя. Вас покупают. Вы продаетесь. Нам не о чем говорить.
Не собираясь больше сносить ее оскорбления, принц Кобургский поднялся.
