Железная палка была с ним. Он вообразил, как сейчас вырвется из укрытия и нанесет поляку удар в темя. А потом раскроит череп ветреной итальянке. Мгновенный ужас в ее глазах представился ему так ясно, что поэт испугался сам себя. Пушкин попятился от камня, пока не успел натворить бед, и опрометью бросился по песку прочь. Выскочив на дорогу, он не заметил коляски и, как безумный, побежал пешком в город.
— Барин! Барин! — отлучавшийся по естественной надобности кучер догнал седока только на второй версте.
Изнемогая, весь в поту и пыли, Пушкин позволил посадить себя в экипаж.
— Чёй-то вы вздумали сбесяся бегать? — простодушно недоумевал извозчик. — Никак с бабой нелады?
Любовь Одессы к балам обнаруживалась на Масляной неделе с особым размахом. Не было богатого дома, где бы не плясали. Главным событием нового сезона стал маскарад во дворце генерал-губернатора. Больше пятисот гостей. Горы угощений, реки прохладительных напитков, винные озера и лужи коньяка. Тщательно отобранные театральные оркестры. Море первых цветов. Фрукты, доставленные с турецкого берега и из собственных графских оранжерей под Владимиром.
Пушкин получил приглашение вместе со всеми чиновниками канцелярии. Пропустить такое событие он не мог. Но и влачиться в дом наместника, где сквозь него будут смотреть важные господа, тоже не хотелось. К тому же взять напрокат маскарадное домино и маску стоило 60 рублей. Цена кусалась, а костюм был скромнейший. Нечто из театрального реквизита. Негодуя на вес мир, Александр Сергеевич отправился на праздник пешком. За коляску пришлось бы платить еще десять рублей. Это не прибавило поэту хорошего настроения.
После происшествия с Ризнич кровь еще кипела. Ревность к Яблонскому сводила с ума, в то время как муж Амалии не вызывал никаких чувств. Что за новость, ревновать молоденькую женщину к супругу? Разве они не за тем идут замуж, чтобы стать свободными?
Довольство на чужих лицах сегодня раздражало Сверчка. В особенности же улыбка генерал-губернатора, который вместе с женой встречал гостей в зале и каждому говорил нечто приятное. Вереница приглашенных двигалась мимо них, мужчины раскланивались, дамы приседали. Такого шелеста атласных юбок, трепета страусовых перьев и блеска драгоценностей Александр Сергеевич не видел с Петербурга. Всякий норовил выставить себя напоказ и одеться почуднее. Барон Брунов вырядился червонным валетом и сплошь обшил свой фрак картами. Он склонился перед Воронцовыми и протянул им французский мадригал:
— Королю сердец от валета червей!
Его шутка вызвала смех и одобрительные хлопки, а немедленно прочтенный стишок — плоский и пошлый — возгласы: «Charmant! Charmant!»
Хозяева были счастливы! Приход Пушкина они отметили любезными кивками и парой ничего не значащих слов. При этом тень пробежала по лицу графа и тут же исчезла. Казалось, он на что-то сердится, но не подает виду. Отойдя от них в сторону, поэт примостился у колонны и стал наблюдать за происходящим. Бал удался на славу. Несколько раз мимо него промелькнула в мазурке мадам Ризнич. Отчего-то сегодня Сверчка разозлил ее римский профиль. Следом семенила пухленькая жена богача Рено — сдобная, как деревенские бабы.
К Пушкину приблизились супруги Ланжерон.
— Отчего вы не танцуете, мсье? — приветливо спросил француз. — Или поэты больше не вальсируют?
— С вашего позволения, на следующий тур я приглашу вашу прелестную супругу, — поклонился Александр Сергеевич. — А то все дамы в зале выглядят, как на сельской ярмарке. Не исключая графиню. Чем больше у людей денег, тем меньше вкуса.
Хмурое лицо госпожи Ланжерон зажглось румянцем. Когда после танца они вернулись на место, разговор продолжался в присутствии Гурьева, его супруги и подошедших Витта с Собаньской.
— Вы не знаете, отчего граф так мрачен? — спросил Александр Сергеевич. — Мне кажется, он сердит на меня.
— И немудрено! — рассмеялся бывший генерал-губернатор. — Вы явились без мадригала. Не то, что Брунов.
Пушкин вспыхнул.
— Но я приглашен сюда как светский человек! Мое происхождение не таково, чтобы отираться в передней у вельможи с одами!
— Расскажите это нашему Милорду! — продолжал потешаться Ланжерон. — Начальник, требующий од даже от своих чиновников, тем более ожидает рифмованных комплиментов от сочинителя!
— Я не сочинитель! — взвился Пушкин. — Я русский дворянин. Под грамотой о призвании Романовых на царство шесть подписей моих предков.
— Боюсь, что в это время предки его сиятельства выносили навоз из конюшен ваших пращуров, — любезно улыбнулся Гурьев. — Наша новейшая аристократия имеет коротенькие родословные.
— Достоинство всегда достоинство, — возразил Пушкин. — Смешно только видеть спесь герцогов Монморанси, первых христианских рыцарей, в отпрысках пирожников и церковных певчих.
— Этим людям богатство заменяет знатность. — Ланжерон улыбнулся. — Вот возьмите нашего хозяина. Он поиздержался в Париже, женился на деньгах и теперь благоденствует. Маленькая графиня — внучатая племянница князя Потемкина. Вообразите, какое за ней приданое!
Пушкин скосил глаза в сторону Воронцовых. Так их брак — сделка? Обычная в свете?
— Прошу бывать у нас с супругой. Всегда рады визиту. — Ланжерон поклонился. Заиграли полонез, единственный доступный для стариков танец, и он, подхватив свою молодую красавицу, двинулся с ней в торжественном шествии.
Поэт остался один у колонны. Он видел, как двоюродный брат хозяина Лев Нарышкин пригласил Елизавету Ксаверьевну. А граф протянул руку Ольге. Они составили две первые пары, и нельзя было не заметить, что золовка безбожно кокетничает с деверем.
— Хотите мадригал? Вы его получите, — прошептал Пушкин.
Только явление на балу генерала Сабанеева развеяло поэта.
Иван Васильевич приехал один. Да, он оценил дружеский жест Воронцовых и даже показал приглашение Пульхерии Яковлевне, которая залилась слезами. Но достойная женщина наотрез отказалась сопровождать мужа.
— Мне и так чести много, — заявила она. — Кто я? И кто они? Ты меня поднял выше некуда, детей растишь. Но я свое место помню. Поезжай и поклонись им от меня.
До глубины души тронутый ее словами, Иван Васильевич отправился в дорогу. Вот только то, что он придумал с маскарадным костюмом, не всем пришлось по сердцу. Генерал прикидывал и так и эдак. Наконец решился изобразить заморского консула. Облачился во фрак и украсил его всеми иностранными орденами, которые у него имелись. За прошедшие месяцы Пульхерия Яковлевна откормила нового мужа на славу, поэтому его толстая фигура, как елка обвешанная звездочками, представляла комичное зрелище.
— Это какой-то скандал! — раздался в двух шагах от Пушкина возглас по-французски. Граф Гурьев смотрел на Сабанеева с крайним возмущением. — Все иностранные консулы будут оскорблены тем, что награды их держав используются в маскараде!
— А вы не доносите государю, — простодушно отвечал поэт. — Презрение к орденам союзников подобает русскому генералу.
