– Что, все лежишь, бездельник ты этакий?! – завопила женщина своим мощным альтом. – К тебе тут уже знахаря пригласили, встал бы хоть!
– Уйди, проклятая, от меня! – проворчал дед. – Дайте мне умереть спокойно уж наконец!
Я осторожно вошел в комнату. Комната и вправду маленькая была совсем. Слева стоял черный потрепанный шкаф, на котором сверху лежал старый баян, в углу комод деревянный пылился, а справа кровать была. Поразило меня, что в комнате ни одного окна не было, а стены были бледного, как покойник, цвета. На кровати распростерся Макар Алексеич да угрюмым взглядом в потолок глядел. Еще пару годков назад он работал на нашем заводе, и неплохим рабочим слыл. Человек был он хороший, да только привирать он был любитель. Сочинял истории о себе он всякие, коих не было никогда. То ему сам Владимир Ильич руку пожимал, то он клад нашел, который потом у него жандармы отобрали… Но при этом он и дел добрых немало сделал. Однажды он и мне помог. Оставил я свой ключ гаечный где-то, а найти не смог потом. Ползавода обыскал – нет нигде. Перед начальством-то отчитываться надо было за инвентарь, то ж социалистическое имущество было. Тут и выручил меня Макар, одолжил мне свой ключ запасной.
– Здорово, Алексеич, – говорю.
Дед повернул голову ко мне и усмехнулся в густую седую бороду. Выглядел он, как поганка бледная, видно было, что болен. И чего это на него жена взъелась?
– Порфирька? Ты, что ль?
– Угу, он самый, – ответил я.
– Так это ты знахарь, что ли? – удивился старый дед. – Аааа… Помню, как ты на заводе работяг подлечивал. Только вот это… Не надо меня лечить уже. Помираю я, – дед вновь уставился в потолок.
– Ну, дед, не спеши уходить. Не пришло еще твое время. Вид у тебя и правду больной, но чтоб при смерти – это ты уже сам себе напридумывал, – сказал я серьезным тоном.
Дед многозначительно промолчал. Я стал настраиваться на энергетику его и места искать, где скопилось много энергии темной. Голова у деда в порядке. Сердце, легкие неплохие, особенно для возраста его. Печень… У-у-у… И пузырь желчный… Запустил дед. Очень много энергии разрушающей здесь. Еще бы пару месяцев, и деду было бы уже поздно помогать.
– Печень тебе, Алексеич, лечить надо, – говорю я деду.
Дед повернулся ко мне и выпучил на меня глаза свои заплывшие. А потом и вовсе встал с кровати. Почесав дряхлой рукой свой лысый затылок, Макар спросил:
– Как ты узнал-то, что печень моя хромает? Я ж не говорил никому…
– Как узнал я – неважно это, – говорю. – Важно, что лечить тебя надо, Алексеич, скорее, пока совсем худо не стало.
Дед все еще в растерянности сидел. Видимо, не знал, что сказать. Я его потрепал легонько по плечу и сказал:
– Ты приляг пока, Алексеич, и не ходи никуда. Я сейчас сбегаю быстренько до дома своего, возьму кой-чего и тут буду.
Шишки разными бывают
Расскажу вам немного о шишках хвойных.
Шишечки, как и иголочки хвойные, большую целительную силу имеют. Но вот с иголочками-то все просто. Все они на вид да цвет одинаковы, поэтому особых-то знаний не надобно, чтоб пойти их да насобирать. А вот с шишечками все сложнее немного, ибо различаются они между собой.
Всего два вида шишечек есть. Одни мужские, а другие женские. Самое главное различие их – это размер. Мужские шишечки – небольшие сами по себе, размером с почечки примерно. Мужские шишечки из множества чешуек состоят. Цветом чешуйки от зеленого до темно-рыжего. Женские шишки крупней намного, да тверже. То, что вы, дорогие читатели, привыкли называть просто «шишками» – это женские и есть, поэтому вы их сразу отличите.
Отличаются между собой женские и мужские шишки не только формой внешней. Они и по энергетике отличаются весьма. У женских шишек энергетика сильнее гораздо, и самое главное, в ней целительной силы больше. Поэтому ежели вам шишечки для целей лечебных нужны, то собирайте женские шишечки, большие которые.
Не сказав ничего мамке с дочкой, я устремился домой. По пути, я мысленно перебирал все целебные растения, которые у меня были, выбирая, какое из них лучше всего поможет деду. Недолго думав, решил, что хвоя тут будет самое оно. Как раз пару дней назад свежих веточек набрал. Зайдя в дом к себе, я тут же устремился за хвоей. Даже раздеваться не стал, только валенки снял. Лежала она в шкафу, в кладовой. Набрал я немного еловых, да столько же сосновых. Завернул аккуратно, чтоб иголочек не растерять, обул валенки, да отправился к больному на помощь. В этот раз в доме тихо было, не ругался никто. Я постучался в дверь. Открыла мне Нюрка:
– Проходи давай, – говорит. – Там тебя папанька уж заждался.
Разувшись, я прошел в комнату к старику. А он там сидит уже, хоть я и говорил ему, чтоб лежал.
– Надумал лечиться, Алексеич? – спрашиваю.
– Угу, – ответил старик. – Что-то в тебе, Порфирька, такое есть, что надежду внушает. Что, мол, жизнь дорога и нужно ценить, – серьезно произнес он. – Давай уж лечиться начнем! – усмехнулся Алексеич.
Было радостно видеть, как Алексеич духом воспрял. Я прошел на кухню, где сидела хозяйка.
– Ну, что говорит старик-то? – полюбопытствовала Марфа.
– Лечиться сейчас будем, – ответил я ей. – Ковшичек есть у вас алюминиевый? Хорошо, давайте.
Начал я отвар хвойный готовить. Подготовив все как надо, я позвал Нюрку и дал ей наказ, чтоб каждые 10 минут она отвар сахаром посыпала. Пока хвоя отваривалась, я вошел к деду в комнату.
– Ну, что? – говорит он. – Приготовилось все уже?
– Нет еще, готовится, – ответил я. – Поговорить я с тобой хочу, Алексеич, на счет болезни твоей.
– Ну, дак давай, поговорим, – присел дед.
– Вылечить-то мы тебя вылечим, только-то болезнь вновь вернуться может.
– Это как так? – дед не понимал, о чем говорю я. – Я уж и так отмучался столько с недугом этим. Еще лет 10 назад печень-то шалить начала, а я не обращал внимания как-то… А как с завода ушел три года назад, так и вовсе разболелась. Теперь вот совсем слег. Так болит, что спасу никакого нету, думал, умру скоро. А тут еще и жена-старуха нервы мне треплет…
– Знай, Алексеич, что никакая болезнь просто так не приходит. Всему свой повод есть, – начал я объяснять старику. – Исток недуга любого – это порок людской. Чем больше человек пороку подвержен, тем больше он отравляет сам себя. Каков твой порок, Алексеич?
Каков порок Алексеича, я и без него знал. Но нужно было, что бы он сам признал его – только тогда бы исцеление было возможно. Старик потупил голову. Стыдно было ему говорить. Тем более ведь не молодой уже был.
– Эх, Порфирька… Знаешь ты ведь мой порок, да и все наверно знают, – поник Алексеич. – Обманывать я грешен, что тут говорить… Сколь помню себя, все время обманщиком был. Дитятком был – матушке врал, в школе – учителям да ребятам, а на заводе – рабочим… Но я ведь не со зла… Просто хотел, чтоб уважали меня, – дед совсем опечалился.
