– Кто он, Мирит? И чего ты хочешь от меня? Что мне делать?
Мирит ничего не ответила. Когда Тарлан вновь повернулся к ведьме, глаза ее уже подернулись тоненькой корочкой льда и смотрели в небо. Ее застывшее тело коченело в руках Тарлана, теряя жар лихорадки, которая унесла ее жизнь. Кожа колдуньи сияла ослепительной синевой зимних морозов, она стала прозрачной и, казалось, светилась изнутри. Тарлану почудилось, что где-то вверху раздался длинный печальный вздох.
Он нежно опустил ее в снег. Она лежала чистая и сияющая, как будто вырезанная изо льда, который так любила всю свою жизнь.
Зеленый драгоценный камень, сверкающий, соблазнительный, раскачивался в ее застывших пальцах.
Тарлан долго сидел в снегу, не обращая внимания на пронизывающий холод. Мысли блуждали. Он был бы рад новым слезам, но, похоже, забыл, как плакать. Он точно весь оцепенел.
Спустя некоторое время Тита накрыла его крыльями и устроилась у него за спиной.
Тепло ее массивного тела и ее тихий печальный клекот немного привели его в чувство.
– Что мне делать, Тита? – спросил он. – Если Мирит хочет, чтобы я ушел, то я должен. Но куда? Если все остальные люди во внешнем мире такие же, как эти охотники, я лучше останусь здесь, с вами.
Он погладил перья Титы. Если бы только он мог летать, как торроды – он улетел бы от всего.
– Охотники! – воскликнула Нашин, и ее хриплый голос вывел его из задумчивости. – Они идут сюда!
Выглянув из-под крыла Титы, Тарлан увидел на горизонте цепочку мигающих огней. Шли ли они сюда, за ним? Трудно было сказать.
– Ты уверена, что это они? – усомнился он.
Нашин не ответила, но и ему на самом деле не стоило спрашивать. Глаза торрода в тысячу раз зорче, чем глаза человека. Если она сказала, что охотники идут сюда, значит, так оно и есть.
– Мирит права, – он посмотрел на драгоценный камень. – Она всегда была права и во всем.
Осторожно вытянув золотую цепочку из застывшей руки Мирит, Тарлан надежно спрятал украшение под плащом.
Тут же по закоченелому телу колдуньи побежали бесчисленные трещинки, и с тихим треском ее тело рассыпалось, превратилось в голубую пыль… А ветер подхватил ее и понес над горами прочь из ущелья.
– Прощай, Мирит, – прошептал Тарлан.
– Идем, – сказала Тита, подталкивая его.
– Нет, – Тарлан повернулся к огромной птице. – Ухожу я. А ты остаешься.
Тита взглянула на него своими глубокими черными глазами.
– Почему? – произнесла она наконец.
Тарлан поразился. Раньше он никогда не слышал, чтобы торроды задавали вопросы. Они мыслили просто и обстоятельно, держа в голове лишь факты.
– Потому что… – он запнулся. Тарлан не ожидал, что будет так трудно. – Потому что вы уже потеряли Ситана. И… если я должен покинуть Яласти, то мне придется пересечь Ледяную пустошь. Это слишком опасно. Я не могу просить вас пойти со мной…
Тита отступила назад и погрузила свои когти глубоко в снег. Она выпятила грудь и расправила крылья. Ее дыхание вырывалось из клюва струей пара. Она походила на ожившую золотую статую, теплую, полную жизни в этом бесплодном зимнем ландшафте.
– Не проси, – сказала она. – Я иду с тобой.
И Тарлан наконец заплакал. Он плакал о Мирит, он плакал о Ситане. И плакал от слов торрода, сидящего перед ним, – своего верного друга.
– Ох, Тита, я надеюсь, мне никогда не придется горевать о тебе.
– Мы с вами, – сказала Нашин, плавно спустившись с неба и приземлившись рядом с Титой.
Китин тоже был тут: как всегда неразговорчивый, он кивком подтвердил свое согласие. Три торрода возвышались неприступной стеной из перьев.
– Полагаю, спорить бесполезно, – сказал Тарлан.
Кровь в правой руке пульсировала, сердце разрывалось. Но он чувствовал и радость оттого, что рядом с ним его друзья.
Помогая себе здоровой рукой, он взобрался на спину Титы. Та подождала, пока он ухватит ее за загривок, расправила крылья и поднялась в небо. Нашин и Китин последовали за ней, и три торрода вместе с Тарланом понеслись прочь от гор в сторону Ледяной пустоши.
Глава 8
– Элоди проснулась от резкого дребезжащего стука, доносившегося из-под колес. Скамейка, на которой она лежала, содрогалась, и девочка едва не упала на пол. Раскинув руки, она попыталась удержать равновесие и справиться с отчаянной тряской.
Сколько они ехали? Солнечный свет пробивался пыльным лучом сквозь узкое окошко кареты. Элоди не верилось, что она проспала всю ночь, – значит, день все-таки тот же самый. Выглянув наружу, она увидела, что солнце спустилось к западу. Скоро наступит ночь.
Коляска катила по дощатому помосту. Ниже, намного ниже, лежала широкая синяя полоса, которую она сперва приняла за океан (не то чтобы она никогда не видела моря). Затем вдали она заметила берег; выходит, это была река, не океан.
На юге нежно зеленели оставшиеся позади земли, знакомые ей поля, луга, холмы и долины.
Ритерли, ее дом! Впереди к северу тянулись бескрайние леса – таких ей никогда не доводилось видеть.
Деревья теснились, как зубы в ощеренной пасти, вонзаясь в закатное небо.
Исур!
Экипаж съехал с настила на твердую каменную поверхность. А мост все тянулся и тянулся. Элоди слышала, что река Исур была широкой, но то, что она видела, было невозможно описать словами. При таком темпе темнота наступит раньше, чем они достигнут другого берега.
«Было бы здорово, если бы мост никогда не кончался», – подумала она, вглядываясь в воду. Далеко внизу белая лодка двигалась против течения. Она выглядела до жути маленькой.
Если бы Элоди осталась на мосту, это означало бы, что она никогда не попадет в Исур. И в Идиллиам тоже не попадет, не отправится навстречу ужасной судьбе, которую уготовил ей король Брутан. Но это также означало бы, что она никогда больше не увидит Ритерли.
Мысли о доме наполнили ее грустью. Если бы только она могла поменять этот холодный жесткий экипаж на теплые покои, где было полно мягких подушек. Чего бы она только не отдала сейчас, чтобы сидеть за столом лорда Вайсерина, лакомиться отменным мясом и весело смеяться, пока в зале плавно течет беседа.
Вместе с печалью к Элоди вернулась надежда.
Меня не дадут увезти так легко. Меня будут искать, пока не найдут. Я знаю, что будут!
Укоряющий голос прилетел и упорхнул вместе с ветром:
Если они решат, что ты этого стоишь.
Элоди вздрогнула. Она почувствовала укол сожаления, когда вспомнила решительное выражение лица Сильвы, пытавшейся нагнать карету. Почему Элоди вела себя с нею так дерзко и заносчиво? Жаль, что она не может вернуться в самое начало этого дня и поступить иначе.
