– Теперь слушай меня, – продолжила Лиммони. – Грядут перемены, они неизбежны, как северный ветер. Мы не можем изменить природу, Агальфус. Но мы можем противостоять урагану.
Снаружи в коридоре раздались шаги. Гальф повернулся. К нему направлялась тень.
– Лиммони… – начал юноша, обращаясь к женщине. Но она уже исчезла.
– Гальф? – голос принадлежал Нинусу. – Гальф! Я знаю, что ты там. Я видел, как ты улизнул. Ты меня избегаешь?
Трясущимися руками Гальф надел цепочку на шею и спрятал драгоценный камень под рубаху.
– Нинус! Я здесь, внутри, – отозвался он и, подумав, добавил: – Я хотел сказать – Ваше Величество.
Шаги стали громче.
«Он мой единокровный брат!» – от попытки смириться с этим фактом у Гальфа голова шла кругом. Он просто чувствовал себя больным! Если бы сир Брэкс не оказался пьяницей, если бы он сам не попал к «Древопутам», если бы его не схватили и не привезли в Идиллиам…
Если бы.
Слабость отступила. Только три мысли теперь занимали Гальфа, сменяя одна другую. Три. Мое имя Агальфус. Мое будущее предопределено судьбой. И…
Я убил короля, своего отца. В дверном проеме показалось бледное лицо Нинуса.
– Ах, вот ты где, Гальф! Думал сбежать от меня, а? Неизвестно как у Гальфа нашлись силы улыбнуться.
– Я, король Нинус? – спросил он. – Я никуда не собираюсь бежать.
Действие второе
Глава 12
Тарлан смотрел сверху на безжизненный белый пейзаж под крыльями Титы. Сколько времени прошло с тех пор, когда они в последний раз видели деревню? День? Два? Он не знал. Казалось, от леденящего ветра окоченело не только его тело, но и мысли. Раненая рука болела, хотя он и натер ее чернолистом.
Я думал, что в Яласти холодно. Но это ничто по сравнению с Ледяной пустошью…
Ветер налетал порывами с севера, дул прямо в лицо Тарлана. Тот самый ветер, с которым они боролись на протяжении всего пути. Поначалу его жесткое дуновение царапало щеки, но сейчас Тарлан совсем не чувствовал его. Ветер забирался ему в волосы, силился подхватить широкие черные одежды, но те были намертво скованы морозом и не шевелились.
Вдруг Тарлан услышал какой-то глухой вибрирующий звук. В воздухе материализовались крошечные танцующие фигуры, похожие на светлячков или падающие звезды. Они были прекрасны. Преодолевая сонное оцепенение, Тарлан потянулся к сверкающему облачку, но оно все же было далеко, очень далеко.
– Буря, – сказала Тита.
– Всегда буря, – отозвалась Нашин, покачиваясь в воздухе слева от них.
Китин, по обыкновению, не произнес ни слова.
Тарлан пытался вспомнить, что говорила ему Мирит о Ледяной пустоши. Но его мысли застыли так же, как его волосы и плащ. Он лишь знал, что это опасное место и что немногие из тех, кто отваживался сюда наведаться, возвращались назад.
Сверкающие фигуры стали больше и еще прекраснее. Тарлан до сих пор не понимал, что это такое. Но он заметил, что торроды забеспокоились.
– Опустите меня, – попросил он. – Вы забрались слишком далеко. Я пойду один. Вы не обязаны рисковать ради меня.
– Мы летим, – сказала Тита.
Тарлан склонил голову. Эти гигантские птицы были его самыми дорогими друзьями. Но мысль о том, что он ведет их навстречу опасности, была невыносима.
– Со мной все будет в порядке, – сказал он. – Мирит хотела, чтобы так и было.
– Торрод – это небо, – сказала Нашин.
– О чем ты?
Разочарованная Нашин повела позолоченной головой. Когда он был младше, Тарлан считал торродов глупыми. Сейчас-то он знал, что за их простыми словами скрывается глубокая мудрость.
– Небо вверху, – сказала Нашин. – Земля внизу. Торрод – это небо. Мирит – это земля.
– Но Мирит мертва, – Тарлан подавил печаль, пытаясь понять, что хотела сказать Нашин.
– Да, да, – ответил торрод, потряхивая головой. – Теперь Тарлан Мирит.
– Небу нужна земля, – мягко сказала Тита. – Тарлан нужен торродам.
– Так и есть, – добавила Нашин. Тарлан ждал продолжения, но, как оказалось, это все, что она хотела сказать.
Та к и есть.
У него дыхание перехватило от благодарности величественным птицам за их преданность. Куда бы он ни пошел, они последуют за ним.
«Если бы не Мирит, я никогда бы вас не узнал», – подумал он, почувствовав нахлынувшую грусть.
Тарлан внезапно ощутил, какое место занимает в великом потоке времени. Торроды были древними – это ему было известно. А Мирит говорила, что в горах Яласти морозные колдуньи жили тысячелетиями. Он не сомневался, что корни союза между теми и другими тянулись далеко в прошлое.
– Тогда вот что я вам скажу: Тарлану тоже нужны торроды. Как вы мои, так и я ваш. Я всегда буду с вами. Я никогда вас не подведу.
Сверкающие фигуры оказались кристаллами льда – завывая, ветер сорвал их и кружил в бешеном танце. Когда вокруг поднялась буря, Тарлан наклонился вперед, как можно плотнее закутавшись с головой в обледеневший плащ. Когда острые льдинки прорывались сквозь эту защиту, что случалось довольно часто, они вонзались в кожу тысячами крошечных ножей.
Завеса из облаков и летящих льдинок поглотила солнце. Это походило на полет в самом густом и смертоносном тумане, с которым когда-либо сталкивался Тарлан. Он даже не мог сказать, в каком направлении они летели, – просто надеялся, что торроды знают свое дело.
– Ниже! – крикнула Тита, опуская крылья.
Она вела свою маленькую стаю к земле. Ветер здесь дул так же сильно, но в воздухе кружился снег, а не лед. Тарлан вцепился в перья, пока торроды пробивали себе путь сквозь метель. Как бы им не пришлось возвращаться в Яласти, где его поджидают охотники.
«Наплевать на лосиный народ, – подумал он. – Повернуть назад – значит подвести Мирит. Я обещал ей, что доставлю драгоценный камень Мелькиору. И я это сделаю…»
Пальцы уже потянулись к висящему на шее холодному камню, как вдруг что-то появилось из пелены кружащихся снежных хлопьев – гигантская фигура, похожая на огромное скрюченное дерево, изогнувшееся дугой над головой Тарлана. Когда торроды поднырнули под арку, оказалось, что это вовсе не дерево, а невероятных размеров выбеленная ветром кость.
Еще кости ряд за рядом вырастали из мрака. Они летели через грудную клетку какого-то невообразимого зверя. Тарлан почувствовал, как его пальцы впились в кольцо из перьев на шее Титы, а его замороженные челюсти со скрипом раскрылись. Лед набился ему в рот, но он даже не заметил этого, настолько его потряс открывшийся вид.
