— Он мой дед. Умер, когда мне было всего четыре. И, увидев в списке Амхерст, я решила пойти сюда.
— Все же любопытно, поймет ли Альберт Ашер, что ты не его пациент?
— К слову об Ашере, — подхватила Кори. — Теперь твой черед. Расскажи мне о его таинственном пациенте.
— Я сделаю даже больше. Вот кончится моя смена и познакомлю тебя с этим пациентом. Поверь, такого психа ты еще никогда не видела!
Глава 6
Варена, Италия
Эрих Мецгер не существовал. Такова была его биография.
Один из агентов Интерпола описывал его как «наиболее опасного убийцу на планете». Определенно самого дорогого, думал сам Мецгер. И уж точно самого лучшего.
Его наняли убить собственную мать.
Он понимал, почему эти люди так хотели смерти Труды Мецгер. После падения Берлинской стены она стала влиятельным политиком, успешно борющимся с операциями на черном рынке. Враги поклялись убить ее. Единственная проблема: кто станет убийцей?
Он взялся за это задание лишь потому, что мог дать ей гуманную смерть.
Уж он-то позаботился о том, чтоб Труда Мецгер не страдала.
Убив мать, он обнаружил, что может выполнять эту работу, не испытывая никаких душевных мук. После ее смерти исчезли страх и дурные предчувствия. Он вдруг понял, что отныне от них свободен. И не то чтобы ему нравилось убивать. Нравилось другое: доведение этого процесса до совершенства. Но сегодняшний заказ обещал быть приятным сам по себе.
Он дожидался генерала Сантьяго Рохаса на вилле восемнадцатого века, уютно угнездившейся в Итальянских Альпах. Старик воспользовался гостеприимством своих поклонников и нашел убежище в сонной рыбацкой деревушке на берегу озера Комо. Лишь несколько человек знали о пребывании здесь Рохаса. Ему доводилось не раз переезжать с места на место. То был вопрос выживания.
Названный в честь столицы Сантьяго, генерал Рохас правил своей родной страной Чили железной рукой. К власти он пришел путем кровавого военного переворота, самого жестокого в истории страны, а затем его диктаторский режим сокрушал каждого, кто осмеливался выступить против. Генерал лично наблюдал и руководил пытками и казнями политзаключенных и подозреваемых в левых взглядах самого разного толка — среди них были фермеры, политики, школьные учителя, банкиры, простые фабричные рабочие. Он был жестоким садистом, в сравнении с его пытками жестокость Удая Хусейна
[11]
казалась детской забавой, сравнимой разве что с шалостями ребенка, из любопытства отрывающего крылышки насекомым.
Мецгер помнил один случай, превзошедший все остальные. Некий британский журналист взял на улице интервью у матери-одиночки, и она не самым лестным образом высказалась о режиме генерала. Той же ночью Веронику Пиньера арестовали, увезли из дома, где остались дети. Ее поместили в тесную камеру в Ла Монеда, во дворце чилийского президента.
Через несколько дней она предстала перед Рохасом, и тот избивал ее резиновым шлангом. Затем применяли электрошок — по три раза на дню, до тех пор, пока у Вероники не начались судороги. Потом диктатор распорядился привести ее сыновей, двух маленьких мальчиков, чтобы те наблюдали за мучениями матери. Они смотрели, а генерал Рохас вынимал из коробки и разбрасывал по ее обнаженному телу жуков, питающихся мясом. Вероника Пиньера дико кричала, пока алчные паразиты впивались ей в кожу. Смерть, мучительная и долгая, наступила лишь через несколько часов.
Если бы проводились Олимпийские соревнования по пыткам, размышлял Мецгер, генерал бы с ног до головы был увешан золотыми медалями. Миллионы людей со всего мира требовали суда над палачом, все, кроме американских спецслужб. ЦРУ вело тщательный учет всех его преступлений против человечности, но не трогало, поскольку генерал был союзником в борьбе с коммунистической угрозой в Южной Америке.
Теперь же ему перевалило за восемьдесят, и здоровье пошатнулось. Ему все же удалось избежать ареста в Лондоне после вынесения решения о его экстрадиции на родину. Но никакого суда над ним не будет. Ни влиятельные и богатые друзья генерала, ни ЦРУ не смогут остановить Мецгера. Убийце было плевать на нарушения прав человека. В какой-то степени он даже восхищался способностью этого старикана превратить пытки в искусство. Только за последние десять лет на Рохаса было совершено четырнадцать покушений. Сегодня цепочке этих неудач будет положен конец.
Мецгер подошел к окну. В призрачном лунном свете вырисовывались очертания Итальянских Альп. Интересно, о чем думал Рохас, когда смотрел на эти заснеженные вершины? Мог ли вытеснить этот мирный пейзаж горестные и одновременно сладостные воспоминания о Чилийских Андах?
Из коридора, ведущего к спальне, послышались голоса. Мецгер спрятался за шторой.
На фоне дверного проема возникли силуэты двух мужчин, болтавших по-испански. Вспыхнул свет, ярко осветив просторное помещение, и мужчина по имени Кристобаль принялся обыскивать спальню. Вдыхая запах шелка от прилипшей к лицу шторы, Мецгер наблюдал за тем, как охранник проверяет окно. За штору он не заглянул. Кристобаль объявил, что в спальне чисто, затем заверил генерала, что он будет начеку. Рохас пожелал ему спокойной ночи и затворил дверь. Мецгер остался наедине с генералом. Наконец-то!
Откуда-то издалека донесся звон церковных колоколов. Убийца прождал диктатора несколько часов. И вот теперь находившийся в нескольких футах от него Рохас накинул на полное тело махровый халат. Затем уселся в кресло, закурил сигару, отпил глоток дорогого бренди. Мецгер покачал головой. Хватит ждать! И вышел из-за шторы.
— Buenos noches, Senor General,
[12]
— приветствовал он старика на вполне сносном испанском.
Рохас вскочил на ноги, выронил сигару. Мецгер махнул зажатым в руке пистолетом, приказав ему сесть. Генерал выглядел таким маленьким и жалким. И ничуть не походил на монстра.
— Вы кто? — спросил Рохас.
— Я твоя смерть.
Генерал захихикал:
— Ошибаешься. Это я смерть.
— Для более слабых людей, пожалуй. — Мецгер обошел кресло. — Помнишь меня?
— Лицо не знакомо. Ничего не говорит.
— Твой зять меня знал. — Он поднял все еще дымящуюся сигару, секунду-другую разглядывал ее. — Восемь лет назад твой помощник нанял меня убить Винсента. Уверен, твоя дочь этого не забыла. И не простила. Небось, до сих пор на тебя злится?
Только тут на лице Рохаса отразилось беспокойство.
— Мецгер? Ты, что ли?
