Книга Нить неизбежности, страница 8. Автор книги Сергей Станиславович Юрьев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Нить неизбежности»

Cтраница 8

— Сядь пока и о душе подумай, — не отрываясь от дела, сказал священник. — Я скоро.

Сесть — это можно, а вот подумать — это сложнее. О душе, значит… О нематериальной субстанции… А вот интересно — у крупнокалиберного пулемёта ПК-66 есть душа? Ведь говорят, создатель в любое создание душу вкладывает. А вещь душевная — пятимиллиметровую сталь с полутора вёрст прошьёт и не заметит, по сравнению с ним эверийский SZ-17 — просто пугач, пукалка бестолковая. Хотя теперь какая разница… Сказал бы уж лучше этот занятой, зачем звал и для чего о душе думать… Душа бродит где ни попадя, и иной раз лучше не чуять того, чего она касается. Зачем только покоем поманили? Надо было вовремя выполнять свой воинский долг до конца и лечь на том берегу рядом со всеми. Тогда было бы всё ясно — тело в земле, душа на свободе, то ли в Кущах, то ли в Пекле — всё едино. А сейчас сидит она внутри, под рёбрами — горит и не сгорает, только корчится. Спокойно, спокойно… Почему надо думать о том, что сказал этот старик? Почему вообще надо о чём-то думать? Можно просто сидеть на этой твёрдой грубо сколоченной лавке и смотреть в стену, на которой ни трещинки, ни щербинки — ничего такого, за что мог бы зацепиться взгляд. Только какое-то перо скребёт по какой-то бумаге, но звук размеренный и спокойный — он не отвлекает от созерцания белой стены, за которой ничего нет. Отчаянье, темница духа, белая стена… Нет, никакого отчаянья — только молчание, которое внутри, которое не перекричит никакой внутренний голос.

— Что — видения, значит, тебя больше не мучают, а жить легче не стало? — Голос настоятеля ворвался в сознание так неожиданно и резко, что показалось, будто стена мгновенно покрылась густой паутиной едва заметных трещин.

Это уже было, и не раз — он даже сам себе порой признавался в этом, но уцепиться было не за что — не было того спасительного деревца, растущего на самом краю трясины. Родина однажды отправила его на убой; те, кого он считал друзьями, погибли; родителей не было никогда; Бог слишком далеко, и у него свои забавы — ничто не дорого, ничто не свято. Жить незачем, даже если и хотелось бы, а умереть — лень, да и тоже лишние хлопоты. И всё-таки старик прав — в таком состоянии что-то есть.

— А не желаешь ли ты зла виновным в том, что с тобой совершилось?

А вот этот вопрос попал в точку. Несколько суток, что пришлось скрываться в джунглях в компании змей и макак, он люто ненавидел того сиарского капитана, который визгливо командовал солдатами, грузившими на вонючий чихающий грузовик то, что осталось от его команды. Потом, умирая от жажды на рыбацкой лодчонке посреди океана, он возненавидел воду за то, что она солона, и скрывшийся за горизонтом берег — за то, что он чужой. В следственном изоляторе, куда его поместили, как только под ногами оказалась Родина, он ненавидел четверых дознавателей, которые, сменяя друг друга, целыми днями задавали одни и те же идиотские вопросы. А командование Спецкорпуса, как потом выяснилось, тем временем решало — отправить его в психушку, поставить к стенке или дать орден и с миром отпустить под надзор какого-нибудь уездного пристава. Но мучительней всего были короткие вспышки ненависти к госпоже полковнику Кедрач, стараниями которой он остался, во-первых, в живых, во-вторых, при выходном пособии. Потом, пытаясь объяснить, почему всё так получилось, она открыла ему часть запретной правды — вполне достаточно, чтобы понять всё остальное и перестать понимать, зачем надо жить. Лучше бы молчала. Если однажды вдруг окажется, что он исцелился от ставшего привычным ощущения, будто смотришь на мир со стороны, а не живёшь в нём, то возникшую пустоту тут же заполнит ненависть. Ненависть и страх…

— А глазоньки-то у тебя разгорелись. — Отец Фрол, казалось, был разочарован — в голосе прозвучала едва заметная тень досады.

И как это определил, что там у кого разгорелось? Онисим вдруг сообразил, что он ни в первую встречу с настоятелем, ни сейчас не сказал ни слова, а чувство было такое, будто старик знает о нём всё или даже несколько больше.

— … твоя же гордыня тебя и мучает…

Гордыня? Ну это уж слишком! Если человек хочет только одного — чтобы от него все отвязались — это гордыня? Всё-таки лучше отсюда уйти, и чем быстрее, тем лучше.

— …и в том она, что тоску свою превозносишь выше всех прочих скорбей, которыми мир полон, и выше благодати…

Нет никакой тоски! Просто разменял жизнь — получи сдачу.

— …и всяк гордыню свою по-своему нянчит. Вон ромеи взялись лета считать от основания града своего, как будто Начала Времён не было…

Ну и что?

— Ладно… Не о том я с тобой говорить хотел. — И снова показалось, что настоятель не то чтобы прочёл мысли, но точно знал, каков был бы ответ, если бы был произнесён вслух. — Хоть и влез ты сюда без спросу, но кто знает, может, сам Господь надоумил тебя мимо храма не пройти.

А действительно — зачем было на стенку лезть? А так — просто шёл, увидел, не пожелал пройти мимо. Есть такая работа — искать во всём высший смысл. Кесарю — кесарево, а хезарю — хезарево…

— …и перестань болтать сам с собой — нездорово это.

А похоже, этот поп и вправду мысли читает… Только лучше бы он этого не делал — к чему лезть в чужой котёл, когда бес под ним уже угли раздувает. Это уж точно нездорово. Вот если бы точно знать, что там, после жизни, и в самом деле тот самый покой, которым обернулся однажды солнечный зайчик на потолке, то ради этого можно ещё разок в атаку сходить. Но так, чтобы уж наверняка — в последнюю…

— Искали тебя по всему городу, только вчера унялись. И городовые весь берег от Фарха до Евпатии прочесали, и сыскари к пляжным бездельникам приставали — фотографию твою показывали. По-хорошему, надо было бы выяснить, что ты за птица…

Самому бы знать… И с чего вдруг такая забота? Отправить за ворота ко всеобщему удовольствию — вот и всем хлопотам конец. Значит, и у этих есть какой-то интерес к отставному поручику, который и себе самому не очень-то нужен.

— На днях, если пожелаешь, отправим тебя в Беловодскую обитель. И никто тебя там искать не будет, и места посетишь чудодейственные. И вернётся к тебе былая крепость духа.

Как же, вернётся… И зачем она нужна — былая? Но всё равно хотелось верить, что так оно и будет. Будет… Будет… Самое время вздремнуть. Пока есть возможность спать и не видеть навязчивых кошмаров — надо пользоваться, тем более если завтра в поход. Но почему так хочется верить, что этот старик действительно хочет помочь, и совсем не хочется знать — почему…

— Вот и славно. Хочешь верить — верь, не откажи себе хотя бы в этом…


2 сентября, 11 ч. 15 мин., Новаград, Южное Подворье, Главный штаб Спецкорпуса.

— Я полагаю, мы пришли к одним и тем же выводам. И то, что мы их по-разному формулируем, не должно стать препятствием нашим совместным действиям. — Дина подарила ещё не старому, лет сорока, епископу белозубую улыбку и сделала какую-то пометку в блокноте.

— То-то и оно, что вместе делать-то нам ничего не придётся, — отозвался епископ, взяв с подноса четвёртый бокал с кокосовым коктейлем оборотов на тридцать пять. — Я вас разве что благословить могу на это дело, а дальше — только и осталось, что молиться за здравие посланца нашего и за избавление всех нас от бед.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация