В половине пятого я закрыл лабораторию и отправился в клинику. Идти было всего ничего, так что я двинулся пешком. Мой путь пролегал мимо любимой кафешки Макса, на террасе которой я вдруг заметил знакомое лицо.
Ойген. Да, точно, собственной персоной. Я инстинктивно хотел было свернуть в ближайший переулок, но Ойген уже заметил меня и приветственно взмахнул рукой. Пришлось взмахнуть ему в ответ и подойти.
– Привет, Феликс! – приветствовал он меня. – Куда путь держишь?
– К Рите. Ее недавно прооперировали.
– Знаю. Я лично просил, чтобы с этим не затягивали. А ты молодец, нашел-таки деньги. Почему только ты мне не перезвонил? Я там уже договорился, они бы приличную скидку сделали.
Он говорил странные вещи, только я никак не мог сообразить, в чем странность. Ну да, я и «иголку» свою наверняка перед носом не вижу.
– Спасибо, – довольно сухо поблагодарил я. – У меня нет твоего номера. И потом… слишком много всего накопилось.
– Ты спешишь, наверно? – Ойген был само дружелюбие. – Я с тобой пройдусь, не возражаешь? А номер мой запиши на всякий случай.
Вот чего этот проныра ко мне прицепился? Чего вдруг понадобилось от меня, скромного научного сотрудника, ему, важному типусу в этой самой Корпорации? Алекс ни Корпорации, ни ее людям не доверяет. И Анна, кстати, предупреждала.
Погоди-погоди… Анна предупреждала… Запись на автоответчике… Помни, что говорила мама… А она говорила, что Ойгену нельзя доверять. Не об этом ли пытался предупредить меня Макс?
– А ты-то как тут оказался? – невинным тоном поинтересовался я, записывая телефонный номер. Ойген, сунув купюру под блюдечко, уже накидывал пальто.
– Макса ищу, – беспечно ответил он. – Думал, встречу его в этом кафе. Он на звонки третий день не отвечает, заныкался куда-то. Ты не в курсе, где он?
Я пожал плечами:
– Ну… на автоответчик он наговорил, что отправляется в горы. Уж не знаю, с кем, у него девушки каждые пару недель меняются. Вроде развеяться хотел. Может, и правильно. У него же мать в коме лежит, а он помочь ничем не может. Тут не то что в горы, на Марс рванешь – от всего подальше.
Я подумал, что после свидания с Ритой надо бы еще и к Анне зайти.
Ойген вздохнул:
– Но если он объявится, ты мне сразу сообщи, о’кей? Очень надо, – он демонстративно повозил по кадыку ребром ладони, дескать, во как надо.
– Непременно, – пообещал я, добавив мысленно: после дождичка в четверг, если он случится после пятницы.
К Рите он почему-то пошел вместе со мной. Видимо, решил, что мне не помешает моральная поддержка. Черт его знает, думаю, физиономия у меня за последние три дня превратилась в нечто вроде спущенного флага.
20.12.2042. Город.
Клиника. Рита
Где я? Что со мной?
Голова болит так, что можно насчитать пятьдесят оттенков этой боли. Был вроде такой роман или фильм «Пятьдесят оттенков серого». А у меня этих оттенков даже больше. Сто. А может, двести. Повернуться не могу, даже глаза открыть – проблема. Однако открываю. Надо мной белоснежный потолок, из которого сияют лампы дневного света. Больница? С чего бы это? Но если что-то выглядит, как больница, пахнет, как больница…
Гипотезу принимаю. Теперь бы понять, как я сюда попала.
Пытаюсь справиться с болью и одновременно вспомнить, что со мной произошло, но вместо воспоминаний накатывают только новые волны боли.
Ладно, плевать, потом разберемся, главное, что жива.
Расслабляюсь, проваливаясь в полудрему-полуявь.
Что я вообще помню? Что ж, начнем по порядку.
Итак, меня зовут Рита, Маргарита Залинская. Это помню. Уже хорошо. Мне двадцать четыре года, я работаю инспектором полиции. Я сирота, мои родители погибли. У меня есть парень Феликс и сестра Мария.
Мария… Если со мной что-то случилось, что будет с Марией? Она, конечно, девочка взрослая, но к практической жизни совершенно не приспособлена.
Значит, мне надо выкарабкиваться побыстрее. Руки и ноги словно из поролона, то бишь совсем без костей, зато весят, кажется, по центнеру. Да и веки – тоже.
Если я инспектор полиции, может, меня пытались убить?
Вполне возможно. Когда я попыталась понять, откуда у меня такая уверенность, мозг вновь обожгло болью. Но я вспомнила, как говорит мой шеф: я вечно сую нос не в свои дела. Могла кому-то помешать.
Гипотезу принимаю. Допустим, меня пытались убить. Но ведь тогда и Марии грозит опасность! Доннер веттер, надо поскорей собираться с силами и делать отсюда ноги. Хотя, откровенно говоря, сейчас я не была уверена, что смогу самостоятельно поднести ко рту ложку.
Черт, черт, черт!
Интеллектуальные усилия вымотали меня так, что я опять провалилась в глубокий сон без сновидений, больше похожий на обморок.
Когда я проснулась, ничего не изменилось. Однако мне показалось, что сейчас уже вечер. Но вечер, собственно, какого дня? Сколько я тут вообще валяюсь? Может, меньше суток? А может – месяц. Я опять попыталась вспомнить что-нибудь, но получила только новую порцию боли. Проклятье. Тем не менее руки-ноги слушались уже лучше. Я пошевелилась и даже попыталась повернуться на бок. Бок словно огнем обожгло, и я почувствовала на ребрах тугую повязку. Та-ак, значит, мои выводы о том, что не пострадало ничего, кроме головы, можно счесть слишком оптимистичными.
И главное, почему ко мне никто не приходит? Хотя, возможно, и приходили, когда я была в полной отключке. Я с трудом повернула голову, отметив, что боль немного поутихла, и увидела над собой капельницу, уже почти пустую. Значит, скоро придут менять.
Пришла совсем молоденькая девчушка, которая, округляя глаза и оглядываясь на дверь (видно, беседы с пациентами тут не поощрялись), рассказала про «ой, ужасную, ужасную, прямо кошмар» автомобильную аварию. У меня был травматический инсульт, «ой, ужасный, ужасный, просто кошмар».
Странно, я ведь всегда вожу машину аккуратно. Значит – плакала наша машина. Ну да черт с ней, с машиной. Говорила я с трудом, словно рот у меня был набит горячей овсянкой. И слышало, кажется, только одно ухо. Но травма головы все это изумительно объясняет.
На сладкое девушка сообщила, что мне пришлось делать нейрохирургическую операцию – дорогущую «ужасно, ужасно, просто кошмар». Чудненько: машины нет, сама я чувствую себя, мягко говоря, не очень, да еще и в долги, похоже, влетела. Зная жадность нашей финчасти, я прекрасно понимала, что никакой страховки не получу, так как была не при исполнении. Возмутительно вообще-то. Полицейский я или где?
Да, прогнило что-то в Датском королевстве.
Время тянулось, как патока, наполненное фоновой головной болью, к счастью, несколько все-таки поутихшей. Лет через двести медсестра заглянула вновь.
