– Ну, допустим…
– Вот и пусть она расскажет ему всё, что было там, на Байкале, подтвердит, что в последний раз видела тебя в день ареста. Мир велик. Возможно, если вы встретитесь где-нибудь в Альпах или на побережье Португалии, вы сумеете создать дом и семью. Поверь, что это невероятное счастье – жить, как живут все обычные люди…
Он быстро обнял меня на прощанье и ушёл не оборачиваясь. А я остался.
Один, на лавке, среди чьих-то могил, с пустой головой и равнодушным сердцем.
У меня не было ни одного аргумента в защиту своей позиции. Да и самой позиции-то, честно говоря, тоже не было, поскольку всё, во что я влез, произошло не по моей воле и не из-за моего неправильного – правильного выбора.
Мой отец втравил меня в эти свои заговоры, интриги, бои, фактически повесив на мою шею часть своей судьбы, и теперь я должен за него доиграть эту партию.
Но спросил ли он, хочу ли я так жить? С постоянной оглядкой, с револьвером под подушкой, вечным страхом за близких, вечным беглецом от закона и общественного мнения? В конце концов, он сам отправил меня в Лондон совсем не для этого.
– Всё, – я подтянул рукав и снял с запястья браслет Цепных Псов. – Довольно. Это не та игра, в которой может победить одиночка. Прости, отец…
Я сунул браслет в карман своих дешёвых штанов и решительно встал. На скамейке остались две пустых кружки из-под чая. Солнце катилось к горизонту, тени становились размытыми. Думаю, мне пора на Сенной рынок.
Не знаю, где это находится, но найду. Мои друзья ждут меня, им тоже может грозить опасность. Если царя Александра охраняют многие и многие, то Матвея и Энни – никто. А если у меня и остались близкие люди, то только эти двое…
Выспросив дорогу, я легко шёл по широкому Невскому проспекту походкой абсолютно свободного человека! Очень скоро все мои беды, проблемы, тревоги и напасти, казалось, навсегда останутся позади.
В конце концов, я сдержал слово, выяснил правду об убийстве своего отца и посла Британии, сэра Эдварда Челлендера. Я передал официальным лицам тайной полиции Российской империи всю переписку иностранных шпионов, касающуюся отторжения части русских территорий, втягивания России в затяжной конфликт с Китаем, военных провокаций Британии, Франции и Германии и прямого указания на заговор против жизни царя Александра Второго.
Мог ли я сделать что-то большее? То есть в глобальной, мировой политике? Ловить иноземных резидентов – дело полиции и контрразведки, и уж будьте уверены, они должны справляться с этим делом куда лучше меня.
Вопросы разворачивания и продолжения войны решают политики. Уверен, что люди с таким опытом в огромной империи имеются в достатке и они ни за что не позволят двум-трём-десяти пограничным стычкам перерасти в нечто большее.
А мисс Челлендер, дождавшись аудиенции русского государя, ещё раз напомнит ему лично о грозящих опасностях и, надеюсь, получит для меня полное прощение. Если же нет, что ж… Я вполне удовлетворюсь изгнанием из пределов моей негостеприимной Родины.
Дважды посетив Петропавловскую крепость (кстати, оба раза по совершенно надуманным и неподтверждённым обвинениям!), у меня нет ни малейшего желания вновь испытывать благосклонность капризницы-судьбы.
Рассказы отца Виссариона о всех бедах и тяготах, выпавших на головы настоящих Цепных Псов, произвели на меня неизгладимое впечатление. Я не имею ни малейшего желания закончить так, как они, – без семьи, без друзей, вечно пряча своё лицо, а зачастую даже не имея возможности называться собственным именем, данным тебе при крещении в купели…
Нет! Не хочу! Не буду! Я сделал всё, что требовал от меня мой отец, и, наверное, даже чуть больше. Теперь моя основная и единственная задача – уберечь от преследований и наказания моих спутников. Они не Цепные Псы и не должны разделять мою судьбу.
Старый казак Матвей так часто спасал мою жизнь, что было бы чёрной неблагодарностью не отплатить ему тем же. Пусть уезжает куда-нибудь подальше, мир большой, стран в нём много, пусть там поёт свои казачьи песни, даже женится, денег я дам.
Смерть добрейшего человека, благороднейшей души, Павла Павловича Воронцова, которому я был готов целовать руки, как собственному отцу, – произошла только по моей вине! Я втянул его в заговор, из-за меня враги сочли, что он может быть опасен и его необходимо убрать с шахматной доски. И этого я себе никогда не прощу…
…На Сенной площади располагался большущий рынок. Скромный молодой человек в одежде мастерового не привлекал ничьего внимания. Таких, как я, здесь можно было горстями грести и брать на работу пятачок за пучок, а то и дешевле!
Повсюду сновали крестьяне, везущие телегами репу, морковь и картошку. Чинно ходили взад-вперёд купеческие приказчики, стараясь скупить весь товар за бесценок и отчаянно торгуясь за каждый фунт вологодского масла или мешок индийского чая.
Тут продавали сено возами, сюда везли сыр и колбасы из финских областей, здесь стояли самые лучшие скакуны из Германии и шведские тяжеловозы, способные тянуть поезд. Новгородские молочные коровы, калмыцкие мясные, малороссийские свиньи с таким количеством сала, что их даже ноги не держали, сытно икали в своих загонах на боку…
Калашные, медовые, пряничные ряды, казалось, готовы были накрыть один общий стол на весь Невский проспект, и никто бы не ушёл голодным. Продавцы горячего сбитня, леденцовых петушков на палочке и пирожков с ливером умудрялись перекрикивать весь рынок. Тут шумело, дымилось, толклось, ругалось, хохотало, пело, торговало и жило своей непостижимой копеечной жизнью простое крестьянское сердце российской столицы.
И если Пассаж или Апраксин рынок были на две трети представлены немецкими, французскими и голландскими купцами, то на Сенном царил исконно русский дух!
Здесь было легко затеряться, и никто: ни полиция, ни местный криминал в лице конокрадов, карманников, фальшивомонетчиков, медвежатников или фармазонов – не смог бы проследить незатейливый путь одинокого мастерового, видимо получившего свои три рубля за месяц и бездумно слоняющегося от трактира к трактиру, от одного питейного заведения к другому, от очередной старой забегаловки к новооткрывшемуся притону…
– Я убью этого Матвея, если в следующий раз он не научится указывать точный адрес для встречи. Потому что вот так гонять меня по всему рынку, это… это уже просто месть какая-то, нет?!
Не знаю, может, я пришёл слишком рано (время-то мы не уточняли! Вечер, и всё…), может, он имел в виду другой трактир, не на Сенном, а по дороге, может, я вообще неправильно его понял или же они с мисс Челлендер безбожно запаздывали – не знаю.
Только за полтора часа гуляний по всему рынку я так нигде их и не нашёл. Положение спас мелкий воришка лет восьми, пытавшийся залезть мне в карман. По счастью, не в тот, где лежали хоть какие-то деньги.
– Отпусти, дяденька! Больно! Я орать буду-у…
– Не надо орать, – попросил я, тем не менее крепко держа его за цыплячье запястье. – Хочешь заработать гривенник?
