— Ты совсем ненамного больше, — сказал Бойд. — Зато я бегаю быстрее.
Миссис Уилсон сделала глубокий вдох.
— Бойд, — промолвила она, и оба мальчика повернули головы в ее сторону. — Бойд, у Джонни есть костюмы, которые ему уже маловаты, и зимнее пальто — конечно, не новое, но и не слишком заношенное. И еще у меня есть кое-какие платья, которые могут подойти твоей маме или сестре. Твоя мама может перешить их, как ей захочется. Что, если я соберу эти вещи в большой узел, а вы с Джонни отнесете его к вам домой?..
Она умолкла, заметив озадаченное выражение на лице Бойда.
— У нас и так полно всякой одежды, — сказал он. — А моя мама навряд ли много смыслит в шитье, мы покупаем вещи в магазине. Спасибо, конечно, но…
— Нам некогда таскаться с этим старым тряпьем, мама, — сказал Джонни. — У нас с ребятами сегодня танковое сражение.
Миссис Уилсон убрала блюдо с пряником со стола как раз в тот момент, когда Бойд потянулся за новым куском.
— Есть много мальчиков вроде тебя, Бойд, которые были бы чрезвычайно благодарны за вещи, которые им дарят добрые люди.
— Ладно, Бойд возьмет их, если тебе это так нужно, — сказал Джонни.
— Я вовсе не хотел вас рассердить, миссис Уилсон, — заверил Бойд.
— А я и не сержусь, Бойд. Я в тебе разочаровалась, только и всего. И больше ни слова об этом.
Она принялась убирать со стола, а Джонни схватил Бойда за руку и потянул к выходу.
— Пока, мам, — сказал он.
Бойд на секунду задержался, глядя в спину миссис Уилсон.
— После вас, милейший Альфонс, — произнес Джонни, придерживая распахнутую дверь.
— Твоя мама все еще злится? — спросил Бойд тихо, но не настолько, чтобы миссис Уилсон не смогла расслышать.
— Не знаю, — прошептал Джонни. — Ее иногда заносит.
— Мою тоже, — признался Бойд и повысил голос. — После вас, милейший Альфонс.
Чарльз
В первый раз отправляясь в подготовительный класс начальной школы, мой сын Лори категорически отверг вельветовый комбинезончик и надел настоящие голубые джинсы с настоящим кожаным ремнем. В то утро, глядя, как он удаляется в сопровождении старшей соседской девочки, я поняла, что в моей жизни закончилась целая эпоха: звонкоголосый детсадовский малыш превратился в самоуверенного длиннобрючного молодца, забывшего обернуться на углу улицы и помахать маме ручкой.
В том же стиле было выдержано и его возвращение из школы — дверь с треском распахнулась, кепи шлепнулось на пол посреди прихожей, и по дому разнесся непривычно-хриплый вопль:
— Есть тут кто живой?!
За обедом он нагрубил отцу, пролил молоко младшей сестренки и, апеллируя к авторитету учительницы, запретил нам поминать Господа всуе.
— Хорошо было в школе? — поинтересовалась я как бы между прочим.
— Ага, — буркнул он.
— Чему-нибудь научился? — спросил отец.
Лори смерил его холодным взглядом:
— Я научился ничему.
— Не научился, — поправила я. — Ничему не научился.
— А одного мальчика учительница отшлепала, — обронил Лори, обращаясь к своему бутерброду, прежде чем вонзить в него зубы. — За то, что он проказил.
— А что он сделал? — спросила я. — Как его зовут?
Лори немного подумал.
— Его зовут Чарльз. Учительница его отшлепала и поставила в угол. Он здорово напроказил.
— Так что же такого он сделал? — попыталась уточнить я, но Лори уже соскользнул со стула, прихватил печенье из вазы и отбыл, проигнорировав начало отцовского замечания: «Имейте в виду, молодой человек…»
На следующий день за обедом Лори первым делом сообщил:
— Сегодня Чарльз опять напроказил, — и, ухмыльнувшись от уха до уха, добавил: — Он ударил учительницу.
— Святые угодники! — воскликнула я, удачно избежав поминания Господа всуе. — Его, наверно, снова отшлепали?
— Еще как! — сказал Лори и повернулся к отцу, с глубокомысленным видом выставив указательный палец. — Смотри сюда.
— И что дальше? — спросил отец.
— Хорошенько смотри.
— Смотрю-смотрю, — сказал отец и улыбнулся.
— Дурачину рассмеши: просто пальчик покажи, — изрек Лори и залился безумным хохотом.
— А почему Чарльз ударил учительницу? — поспешно спросила я.
— Потому что она заставляла его рисовать красным карандашом, а Чарльз хотел зеленым. Тогда он ее ударил, а она его отшлепала и сказала, чтобы с Чарльзом никто не водился, но все с ним водились по-прежнему.
На третий день — это была среда — Чарльз стукнул одну девочку по голове качелями, и у нее потекла кровь, и учительница на следующей перемене оставила его в классе. В четверг Чарльз опять стоял в углу за то, что топал ногами под партой, мешая учительнице вести урок. В пятницу ему запретили подходить к классной доске, потому что он кидался мелками.
В субботу я сказала мужу:
— Тебе не кажется, что занятия в подготовительном классе не идут Лори на пользу? Я сужу по его грубым выходкам, исковерканным фразам, да и этот Чарльз явно оказывает на мальчика дурное влияние.
— Со временем все наладится, — подбодрил меня муж. — Людей вроде Чарльза он может встретить где угодно — не сегодня, так завтра, — и с этим ничего не поделаешь.
В понедельник Лори явился домой позже обычного, возбужденный от обилия новостей.
— Чарльз! — завопил он еще на подходе к дому; я в тревоге дожидалась его на ступеньках крыльца. — Ну дает этот Чарльз! Опять он напроказил!
— Заходи скорее, — сказала я. — Обед стынет.
— Знаешь, что он вытворил сегодня? — сказал Лори, переступая порог. — Чарльз орал так громко, что слышала вся школа, и к нашей учительнице прислали первоклассника, который передал, что она должна приструнить Чарльза, и вот Чарльза оставили в школе после уроков. Другие дети тоже остались, чтобы посмотреть, что он еще вытворит.
— И что же он еще вытворил? — спросила я.
— Да ничего, просто сидел в классе. — Лори вскарабкался на свой стул. — Привет, пап. Славный денек, старый пенек?
— Сегодня Чарльза оставили в школе после уроков, — сообщила я мужу, — и другие дети тоже задержались.
— А как выглядит этот Чарльз? — спросил отец. — Как его фамилия?
— Он выше меня, — сказал Лори. — Он не носит галоши даже в дождь, а куртку он вообще никогда не носит.
В понедельник вечером состоялось первое родительское собрание, но я не смогла пойти из-за простуды малютки, хотя мне очень хотелось повидаться с мамой Чарльза. Во вторник Лори объявил:
