При виде своей комнаты Элизабет ужаснулась — она и забыла, в какой спешке покинула дом сегодня утром и какой беспорядок оставила. С самого начала это место было предназначено не для приема гостей, а для ее одинокого существования, что подразумевало утреннюю суету перед уходом, тоскливые вечера молодой женщины, сидящей в кресле с книжкой в руке и пепельницей под боком, и ночные сновидения о мягкой траве на солнечном лугу. Чего уж точно не подразумевалось, так это присутствия трех-четырех гостей, удобно разместившихся тут и там с бокалами в руках и занятых непринужденной беседой. Ранним вечером, когда горела только настольная лампа и в углах собирались мягкие тени, комната еще создавала ощущение уюта, но стоило вам опуститься в кресло или коснуться поверхности якобы полированного столика, как вы обнаруживали, что кресло жесткое, из самых дешевых, а столик покрыт местами облупившейся краской «под дерево».
Элизабет смотрела на все это с порога, пытаясь представить себе, как может преобразиться квартира, если сделать генеральную уборку; но тут с лестницы пролетом выше донеслись чьи-то шаги, и она поспешила войти, захлопнув дверь. Находясь внутри, представить себе счастливое преображение было труднее; под ногами скрипел шершавый пол; на круглой дверной ручке темнел отпечаток грязного пальца — должно быть, Робби.
Толкнув застекленную дверь, она прошла на кухню и наконец освободила руки от покупок. Кухонька занимала угол квартиры и с грехом пополам вмещала компактную плиту под настенным шкафчиком, низкий холодильник, мойку и две посудные полки над ней с парой тарелок, двумя чашками, двумя блюдцами и четырьмя бокалами. Из посуды имелись еще кастрюлька, сковорода и кофейник. Все эти принадлежности она приобрела несколькими годами ранее, планируя обустроить пусть маленькую, но полноценную кухню, где могла бы готовить еду для себя и Робби — к примеру, пожарить стейк, а то и замахнуться на пирог или домашнее печенье, нацепив желтый передник и посмеиваясь над «первым блином комом». До переезда в Нью-Йорк она имела некоторый опыт по кулинарной части — хотя бы на уровне отбивных с жареной картошкой, — но за последующие годы совсем разучилась готовить и, обзаведясь наконец плитой, не смогла использовать ее надлежащим образом, лишь изредка, развлечения ради, стряпая что-нибудь малосъедобное. Готовка относилась к числу полезных бытовых навыков, с помощью которых она должна была найти свое женское счастье («путь к сердцу мужчины», по маминому выражению), но постепенно все эти навыки свелись к редким курьезным попыткам разнообразить свою серую повседневную жизнь.
Четыре бокала обросли пылью после долгого бездельного пребывания на открытой полке, так что пришлось мыть их с мылом. Она заглянула в холодильник, оказавшийся пустым, чего и следовало ожидать. Когда-то она хранила в холодильнике сливочное масло и яйца, а в шкафчике — хлеб и банку кофе, но продукты залеживались и портились из-за ее вечной спешки и нежелания возиться с завтраком.
Часы показывали всего лишь полпятого; времени оставалось достаточно, чтобы прибраться, принять ванну и нарядиться к вечеру. Первым делом она протерла стол, очистила пепельницу и поправила постель. Не помешало бы выбить пыль из трех половиков, прежде чем приступать к мытью пола, однако вид ванной комнаты заставил ее отказаться от этой затеи: гости наверняка будут заходить в ванную, где все, включая стены, было таким грязным, что пыльные коврики на этом фоне казались мелочью. Она быстро протерла пол между ковриками горячей водой, перед тем приготовив пару чистых полотенец из своего скудного запаса и открыв кран, чтобы наполнить ванну.
После скороспелой уборки комната не стала менее мрачной; дождь за окнами усугублял это впечатление. Она подумала, не сбегать ли в магазинчик напротив за букетом ярких цветов, но потом сочла это излишней тратой денег — в конце концов, гости задержатся здесь недолго, а при наличии выпивки и закуски любое помещение покажется вполне приветливым.
Когда она вернулась в комнату после ванны, было уже почти шесть, за окном сгустились сумерки — самое время зажечь настольную лампу. Прогулка босиком по вымытому полу и запах туалетной воды принесли ощущение чистоты и свежести, что сопровождалось приятным возбуждением: сегодня вечером она будет счастлива, она добьется успеха, произойдет нечто важное, и вся ее жизнь разом изменится к лучшему. Под стать настроению она выбрала бордовое шелковое платье смелого покроя, в котором — если отвлечься от седины в волосах — ей можно было дать ближе к двадцати, а никак не за тридцать. К платью она добавила золотую цепочку, а на выход решила надеть свое лучшее пальто — пусть на улице дождь, зато в нем она чувствовала себя уверенной и элегантной.
Одеваясь, она думала о своем жилище. Честно говоря, что с ним ни делай, лучше оно не станет; никакие занавески на окнах или картины на стенах тут не помогут. Ей нужна новая квартира, со светлой мебелью и большими окнами на юг, чтобы солнечные лучи проникали в дом с утра до вечера. А для новой квартиры нужно больше денег, нужна более выгодная работа, и Джиму Харрису придется ей с этим помочь; сегодня будет всего лишь первая из множества волнительных встреч, которые понемногу перерастут в близкую дружбу, а там уже недалеко и до новой работы и нового жилья. Увлеченно планируя свою жизнь, она очень скоро забыла реального Джима Харриса с его широким лицом и тонким голосом; теперь он был прекрасным незнакомцем, галантным брюнетом с мудрыми глазами; он был ее суженым, добрым и понимающим, который глядел на нее из угла комнаты, точно так же тоскуя по солнечному теплу, свежей зелени сада, мягкой луговой траве…
Старая добрая фирма
Миссис Конкорд и ее старшая дочь Хелен сидели у себя в гостиной, занимаясь шитьем, болтая о том о сем и временами поеживаясь от холода. Заштопав очередной чулок, Хелен встала и приблизилась к стеклянной двустворчатой двери, ведущей в сад.
— Скорей бы весна добралась до наших мест, — сказала она, и тут раздался звонок в дверь.
— Боже мой! — всполошилась миссис Конкорд. — Неужто гости? А у нас весь ковер замусорен.
Она наклонилась и начала подбирать разбросанные вокруг кресла обрывки нитей и клочки материи, а Хелен пошла в переднюю, открыла дверь и вопросительно улыбнулась незнакомой женщине, которая протянула ей руку и затараторила:
— Вы, должно быть, Хелен? Я миссис Фридман. Надеюсь, я не очень вам помешала, явившись без предупреждения, но я давно собиралась познакомиться с вами и с вашей мамой.
— Добрый день, — сказала Хелен. — Прошу вас.
Она распахнула дверь и впустила миссис Фридман — невысокую темноволосую женщину в дорогой леопардовой шубе.
— Ваша мама дома? — спросила та как раз в тот момент, когда миссис Конкорд появилась из гостиной.
— Я миссис Конкорд, — сказала она.
— А я миссис Фридман, мама Боба Фридмана.
— Боб Фридман… — повторила миссис Конкорд, пытаясь вспомнить.
Миссис Фридман сконфуженно улыбнулась.
— Извините, я думала, ваш сын упоминал о Бобби.
— Ах, ну конечно же! — воскликнула Хелен. — Мама, это тот самый Боб, о котором Чарли сообщает в каждом письме. Я не сразу поняла, о ком речь, — повернулась она к миссис Фридман, — ведь Чарли сейчас так далеко отсюда.
