Сэйзед моргнул. Выживший в огне? Он заметил, как на губах Бриза мелькнула лукавая улыбка – гасильщик явно слышал это выражение не впервые и теперь, похоже, следил за реакцией Сэйзеда.
– Выживший не станет с ним связываться. Мне не верится, что мы задумались о бунте. Говорят, в мире творятся ужасные вещи! Может, нам стоило бы просто радоваться тому, что у нас есть? – размышлял вслух шахтер со шрамами на руках.
«Выживший? – подумал Сэйзед. – Кельсер? Они как будто дали ему новое имя. Выживший в огне?»
– Не дергайся, Сэйзед, – прошептал Бриз. – Лучше просто спроси. От этого ведь вреда не будет, так?
«И в самом деле», – подумал террисиец.
– Выживший… в огне? – спросил он вслух. – Почему вы так называете Кельсера?
– Не Кельсера, – покачал головой пожилой шахтер. – Есть еще один Выживший.
– Выживший в Хатсине явился, чтобы свергнуть Вседержителя, – подхватил шахтер со шрамами на руках. – Может, Выжившему в огне суждено свергнуть Квеллиона? Может, нам бы стоило прислушаться к этим людям?
– Если Выживший решит свергнуть Квеллиона, – сверкнул глазами шахтер с перебитым носом, – то помощь этих типов ему не понадобится. Они просто хотят захватить город.
– Простите, – вмешался Сэйзед. – Но… не могли бы мы встретиться с этим новым Выжившим?
Мужчины переглянулись.
– Пожалуйста, – попросил Сэйзед. – Я был другом Выжившего в Хатсине. Я бы очень хотел познакомиться с человеком, которого вы считаете равным Кельсеру.
– Завтра, – пообещал пожилой шахтер. – Квеллион не объявляет дни, но про них все равно все знают. Возле Рыночной ямы устраивают казнь. Приходите туда.
* * *
Даже сейчас я с трудом понимаю, какая у всего этого была цель. События, сопровождавшие конец света, ощущаются как нечто более важное, чем вся Последняя империя и ее жители. Я вижу осколки чего-то древнего, некоей сущности, пронизывающей пустоту.
Все мои напряженные поиски привели только к одному имени: Адональзиум. Кто это такой – или что такое, – я до сих пор не знаю.
39
Тен-Сун был в ужасе.
Казалось, само небо разбилось на осколки, и теперь они сыпались и сыпались на землю так, что рябило в глазах. Кандра находился на вершине открытого всем ветрам холма, но даже тут земля была укрыта слоем пепла, под которым погибло все живое. Пепел ложился на ветви деревьев, и они ломались от тяжести.
«Как же они могли этого не увидеть? Как они могут прятаться в Обиталище, отсиживаться, будто в норе, когда наверху все умирает?»
Но Тен-Сун прожил на свете сотни лет и отчасти понимал усталое самодовольство Первого и Второго поколений. Иногда он и сам чувствовал нечто похожее. Хотелось просто переждать. В покое, в уютном Обиталище. Он повидал мир – он видел столько, что ни один человек или колосс не смог бы с ним сравниться. Зачем же ему понадобилось снова отправляться в путь?
Вторые считали, что Тен-Сун послушнее своих собратьев и охотнее следует традициям, потому что всегда с готовностью покидал Обиталище, чтобы исполнять Договоры. Второе поколение судило о нем неправильно. Тен-Сун служил не из-за того, что был покорным. Он делал это из страха – боялся стать таким же безвольным и равнодушным, как Вторые, и увериться, что Верхний мир не имеет никакого значения для народа кандра.
Покачав головой, Тен-Сун поднялся и, вздымая тучи пепла, прыжками понесся вниз по склону холма. Хоть события и приняли устрашающий оборот, кое-что его все же радовало. Тело волкодава было как родное. В нем присутствовало много силы, оно казалось созданным для движения – ни одно человеческое тело не могло с ним сравниться. Тен-Сун чувствовал себя так, словно эти кости были созданы специально для него. Разве могло быть что-то более подходящее для кандры, охваченного неизлечимой жаждой странствий? Кандры, который чаще других покидал Обиталище, служа ненавистным хозяевам из страха сделаться самодовольным лентяем?
Он пробирался сквозь редкие рощицы, бежал мимо холмов, надеясь, что не заблудится. Пеплопады для любого кандры означали очень многое. В легендах их народа говорилось о том, что должно было последовать за ними. Первый договор, Сокровенность… Неужели, для большинства кандра, все это утратило смысл?
Но ведь легенды возникли не просто так. Тен-Суна тогда еще не существовало, однако он успел узнать Первое поколение, а растили его Вторые. В то время Первый договор, Сокровенность и Обещание были не просто словами. Первый договор являлся руководством к действию. В нем говорилось, что следует предпринять, когда мир начнет разваливаться на части. За церемониями и иносказаниями в нем таилось нечто большее. И разумеется, это пугало многих кандра. И было куда приятней считать Первый договор категорией философской, отвлеченной, поскольку реальный его смысл означал, что народу кандра придется пойти на великие жертвы.
Тен-Сун остановился; слой черного пепла доходил ему до колен. Местность, куда он попал, казалась смутно знакомой. Повернув на юг и пробравшись через маленькую лощину, усыпанную почерневшими от сажи камнями, кандра отыскал место, где побывал больше года назад. Место, куда он пришел после того, как обратился против Зейна, своего хозяина, и покинул Лютадель, чтобы вернуться в Обиталище.
Вскарабкавшись на скалы, Тен-Сун обогнул каменный выступ и затрусил по слежавшемуся пеплу, который крошился под лапами, выбрасывая в воздух облачка мелких хлопьев.
Хотя пепел и изменил пейзаж, очень скоро он нашел то, что искал, – углубление в скале, где задержался год назад. Помогло Благословение Ясности. Без него Тен-Сун бы не справился.
«Я бы сошел с ума без него…»
Именно Благословение становилось для туманного призрака началом истинной, разумной жизни. Каждый из сородичей Тен-Суна получал одно из четырех Благословений – Ясности, Силы, Стойкости или Бдительности. Не имело значения, которое из них получал кандра: любое Благословение даровало туманному призраку ясный рассудок и превращало совсем в другое существо.
Вдобавок к разуму каждое Благословение давало силу. Правда, ходили слухи, будто некоторым кандра удавалось заполучить другие Благословения, отнимая их у своих собратьев.
Тен-Сун просунул лапу в углубление и стал раскапывать то, что спрятал здесь год назад. Два маленьких полированных железных штыря. Для одного Благословения требовалось именно два. Тен-Сун не знал, с чем это было связано, но так было заведено.
Раздвинув кожу на плече, Тен-Сун вобрал штыри в себя. Просунул сквозь мышцы и связки, растворил несколько органов, а потом воссоздал так, чтобы штыри пронзали их насквозь.
Тотчас же тело наполнила сила. Он не просто стал сильнее – этого можно было добиться, перестроив мышцы в теле. Нет, ощутил в себе новые резервы, которые позволяли действовать куда более эффективно, чем раньше.
