В конце концов Эленд крепко сжал ее плечо, а потом ушел в туман, чтобы проверить дозорных. Оставшись в одиночестве, Вин продолжала глядеть на сторожевые костры. Ее терзали дурные предчувствия. Мысли, посетившие ее в четвертом подземном хранилище, вернулись. Можно воевать, брать в осаду города, играть в политику, но этого мало. Это не спасет их, если умирает сама земля.
Но что еще они могли сделать? Лишь взять Фадрекс в надежде, что Вседержитель оставил им какую-нибудь подсказку. Вин по-прежнему ощущала необъяснимую потребность отыскать атиум. Отчего ей казалось, что это так важно?
Она закрыла глаза, не желая видеть туман, который, как обычно, отталкивался от ее тела примерно на полдюйма. Однажды, когда Вин пришлось сразиться с Вседержителем, она почерпнула силу из тумана. Почему лишь один раз получилось применить алломантию с его помощью?
Вин потянулась к туману в бессчетной попытке повторить тот успех. Она мысленно звала, умоляла, пыталась пробиться к его силе. Ей казалось, что должно получиться. В тумане таилась сила, но он не собирался делиться с Вин. Что-то стояло между ними, какая-то преграда. Или, может быть, это была лишь чья-то причуда.
– Почему? – прошептала она, не открывая глаз. – Почему ты мне помог только тогда, и больше ни разу? Я сошла с ума или ты и в самом деле дал мне силу, когда я попросила о ней?
Ночь хранила молчание. Наконец Вин со вздохом повернулась и ушла.
* * *
Гемалургические штыри физически изменяют людей в зависимости от того, какие силы в них заключены, куда их втыкают и сколько их достается одному человеку. Инквизиторы, к примеру, решительным образом отличаются от тех людей, которыми они когда-то были. Сердце инквизитора расположено не в том месте, где обычное человеческое сердце; его мозг перестраивается вокруг металлических штырей, которыми протыкают глаза. Колоссы изменяются еще сильнее.
Можно предположить, что наиболее значительные изменения происходят с кандра. Однако не стоит забывать о том, что новых кандра делают из туманных призраков, а не из людей. Штыри, которые получают кандра, изменяют своих носителей лишь самую малость, оставляя их тела почти такими же, как у туманных призраков, но наделяя разумом. По иронии судьбы, хоть штыри и лишают колоссов человечности, они в какой-то степени наделяют ею кандра.
41
– Разве ты не понимаешь, Бриз? – горячо проговорил Сэйзед. – Это пример того, как оживают легенды. Люди верили в Выжившего в Хатсине и потому создали для себя другого Выжившего, который должен им помочь в трудный час.
Бриз приподнял бровь. Они стояли в задних рядах толпы, которая начинала собираться на рыночной площади в ожидании Гражданина.
– Это восхитительно, – продолжал Сэйзед. – Я и не предполагал, что легенда о Выжившем может развиться до такой степени. Я знал, что его могут обожествить – фактически этого нельзя избежать. Однако, поскольку Кельсер был когда-то «обычным» человеком, никто не мешает его последователям возносить на ту же высоту и других людей.
Бриз отрешенно кивнул. Рядом с ним стояла Альрианна, обиженная тем, что ей пришлось вырядиться в серо-коричневую одежду скаа. Впрочем, Сэйзед даже не заметил, что они не разделяют его восхищения:
– Хотел бы я знать, к чему это приведет. Быть может, у народа появится целая вереница Выживших. Так могла бы возникнуть по-настоящему устойчивая религия, которой под силу было бы изменяться, следуя потребностям людей. Конечно, новые Выжившие означали бы новых правителей, и у каждого возникли бы свои цели. В отличие от священников, которые заботятся о сохранении веры в неизменном виде, каждый новый Выживший захотел бы показать, что отличается от своего предшественника. Это привело бы к появлению многочисленных фракций и групп среди верующих.
– Сэйзед, – прервал рассуждения хранителя Бриз, – мне показалось, ты больше не собираешь религии?
– Я и не собираю. Просто размышляю о том, что могло бы получиться из этой религии.
– А ты не думал, что это может повлиять на нашу миссию? Если новый Выживший и в самом деле живой человек, он мог бы помочь нам свергнуть Квеллиона.
– Или же стать нашим соперником за власть в городе, когда Квеллиону придет конец, – заметила Альрианна.
– Это правда, – признал Сэйзед. – Как бы там ни было, не понимаю, почему ты жалуешься, Бриз. Ты ведь хотел, чтобы я снова заинтересовался религиями?
– До того, как мне пришлось слушать твою болтовню на эту тему весь вечер и все утро, – проворчал Бриз. – И вообще, где Квеллион? Если я пропущу из-за его казни обед…
«Казнь!»
Сэйзед так увлекся, что позабыл, зачем они сюда пришли.
Пыл его мгновенно иссяк, и он вспомнил, почему Бриз был таким мрачным. Гасильщик говорил обычным беззаботным тоном, но его обеспокоенный взгляд выдавал истинные чувства: ведь Гражданин собирался сжечь ни в чем не повинных людей.
– Вот. – Альрианна указала на другую сторону рынка.
Там началось шевеление: сквозь толпу шествовал Гражданин в ярко-голубом костюме. Это был новый «разрешенный» цвет, который позволялось носить только ему. Окружавшие его советники по-прежнему были в красном.
– Наконец-то. – И Бриз вместе с толпой начал продвигаться поближе к Гражданину.
Ощущая растущую нерешительность, Сэйзед впервые задумался о том, что его солдаты могли бы вмешаться. Но тогда они спасут немногих, а потеряют целый город. Вздохнув, террисиец двинулся следом за Бризом и Альрианной. Он предчувствовал, что наблюдение за казнью напомнит ему о тяжелом долге, связанном с Урто. Теологическим исследованиям придется подождать до лучшего времени.
* * *
– Тебе придется их убить, – сказал Кельсер.
Призрак притаился на крыше дома в одном из богатых кварталов Урто. Внизу приближалась процессия, возглавляемая Гражданином; Призрак наблюдал за ней через повязку на глазах. Пришлось отдать много монет – почти весь остаток той суммы, которую он привез с собой из Лютадели, – чтобы заранее выведать место проведения казни и как следует подготовиться.
Он видел бедолаг, которых Квеллион собирался убить. Многие, как сестра Фрэнсона, были простолюдинами, у которых обнаружились благородные родители. Среди них имелись также супруги благородных. А один из обреченных позволил себе громко высказаться против Квеллиона. Связи этого человека со знатью представлялись крайне несущественными: будучи ремесленником, он когда-то выполнял заказы благородных клиентов.
– Знаю, ты не хочешь этого делать, – сказал Кельсер. – Но сейчас надо проявить стойкость.
Призрак чувствовал себя сильным – пьютер наделял ощущением непобедимости, которого раньше он не смел и вообразить. За последние шесть дней Призрак спал едва ли несколько часов, но не чувствовал усталости, был ловок на зависть любому коту и сильным, что трудно было предположить в человеке его телосложения.
