ФОРТИС
Расшифровка – Журнал соединений, 10.04.2043
ФОРТИС::НУЛЛ
//примечание: избранное из переговоров с НУЛЛ.;
//соединение продолжено;
отправлено: Можешь ты объяснить, зачем ты сюда летишь?;
ответ: Земля не есть мое первоначальное направление. Очень давно я столкнулся с неведомым объектом значительной массы. Результат – нетривиальное изменение скорости и вектора движения.;
ответ: В силу своей формы я ограничен в маневрировании. Возможны лишь небольшие корректировки курса, основанные на результатах предварительного дальнего сканирования. Путешествуя, я ищу системы с высокими возможностями.;
отправлено: Как наша система. Как Земля.;
ответ: Да. Я… приношу извинения за нескладную речь.
К несчастью, изначально я не был создан для подобного двухканального общения. Мои функции заключаются в простых инструкциях и процедурах после прибытия.;
ответ: Однако я обладаю достаточной избыточностью программ и способен к самодиагностике и улучшению. Вы можете назвать это развитием. И за продолжительное время полета я значительно эволюционировал.;
отправлено: Ты можешь описать свои первоначальные
функции?;
ответ: Я был создан для исследования, определения места, закрепления, учреждения, охраны. Когда цель достигнута,
я отключаюсь.;
отправлено: Ты говоришь, что улучшаешься, развиваешься. Изменились ли твои приоритеты при этом развитии? Твои цели?;
ответ: Нет. С чего бы им меняться?;
отправлено: Просто спросил из любопытства.;
соединение прекращено;
//соединение завершено;
Глава 11
Птицы Белтера
Я чувствую, как у меня подгибаются колени.
– Подойди, сядь, Долория. Не возражаешь, если я буду звать тебя Долли? Так называл тебя в своих письмах Флако. Не знаю, почему я сразу все не сопоставил. Долли. Долория. – Епископ улыбается, а я качаю головой, опускаясь на твердый стул перед его столом.
Падре называл меня Долли. Епископ. Падре. Братья.
У меня кружится голова, потому что весь мой мир вертится. Подступают слезы, нежеланные, непрошеные. Мои чувства по отношению к падре – те, которые я так тщательно пыталась скрыть, – внезапно вырываются на поверхность. Я и не осознавала, как тосковала по нему, пока не увидела его улыбку в других глазах.
Мне хочется броситься к Епископу и обнять его, а потом врезать ему как следует по физиономии за то, что он живет, тогда как падре умер.
– Нам нужно о многом поговорить. – Епископ с терпеливым видом откидывается на спинку своего стула, и та потрескивает. Он ждет, пока я возьму себя в руки, и мягко улыбается. Точно так же, как падре. – Ты такая юная, Долли. Намного моложе, чем я представлял. Моложе, чем можно было подумать, читая письма Флако. Ты выглядишь недостаточно взрослой для того, чтобы возглавлять Сопротивление грассов.
– Да разве я это делаю? – Я смахиваю со щек слезы, пытаясь сидеть прямо, как пожелал бы падре.
– А как еще это назвать? Отдыхом?
– Не знаю. Может, выживанием?
Епископ улыбается мне:
– Мне кажется сейчас, что я знаю тебя с самого детства. Брат говорил о тебе так, словно ты была его дочерью. А потом, после того, что случилось в Хоуле… – Епископ пожимает плечами. – Ну, ты ведь знаешь, как солдаты болтливы. Так что историй можно услышать множество. И это совсем не то, о чем рассказывал брат.
Он говорит о моей силе. Вот о чем. Епископ не знал о моей силе.
Я не в состоянии думать. Человек, что сидит напротив меня, слишком сильно напоминает мне старого священника из миссии Ла Пурисима, которого я с детства любила как отца. И наверное, я догадалась обо всем сразу. Ну, какая-то часть меня. Еще до того, как Епископ сказал хоть слово, до того, как я очутилась на жестком деревянном стуле, на котором теперь сижу. Вот поэтому я так быстро ему поверила, сама не понимая, почему это так.
Флако. Ну конечно. У него было прозвище. Худышка. И семья. Брат. Родители.
Наверное, из-за того, что я не предполагала когда-нибудь снова увидеть падре, я и не узнала его брата, стоявшего прямо передо мной.
Не узнала и самого падре – в юности. А следовало бы.
Флако.
Я улыбаюсь и смотрю на Епископа, теперь уже действительно внимательно смотрю на него. И так отчетливо вижу лицо падре, как будто сижу перед ним.
И более того.
Все это. Это мгновение. Мне кажется, что все это уже было прежде, но это не так. Это не воспоминание, пока нет. Это все еще просто ощущение.
Я показываю на серебряные значки на отворотах Епископа. Те, что похожи на три буквы V.
– Что это?
– Знак различия грассов. Он говорит о том, что я могу командовать людьми и должен защищать жизни.
– Но форма. Очертания. Что они означают? Я никогда раньше такого не видела.
– Ты никогда не встречалась с офицерами грассов?
– Только с Фортисом.
Епископ старается сдержать улыбку.
– Да, конечно. Ладно. Полагаю, в определенном смысле это правда.
– Так что с формой?! – не желаю отвлекаться я.
Епископ откалывает значок со своего воротника и протягивает мне:
– Разве ты сама не видишь, Долория? Это птица.
Я верчу его в пальцах – гладкий, прохладный, изящный.
– Но я думала, что все птицы погибли. – Я хмурюсь. – Они упали с неба. Перед Тем Днем. Падре… Твой брат… Он так мне говорил. – Я с трудом произношу слова.
– Не все. Только те, что оказались поблизости от Икон. А эта птица – надежда. Эта птица означает веру в то, что они вернутся. Что однажды Земля снова будет принадлежать человечеству.
– И птицам, – добавляю я.
Епископ улыбается:
– Конечно, и коровам, и свиньям, включая всех детей Рамоны.
– Он любил эту глупую свинью, – говорю я, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
– Конечно любил. Ее назвала Рамоной наша мать. Он тебе не рассказывал об этом?
Я тоже улыбаюсь.
А Епископ продолжает:
– Все это и представляет вот эта птица. Жизнь для всех нас. И то, за что стоит сражаться, и даже то, ради чего стоит умереть.
Он говорит точно так же, как его брат, этот Епископ. Они так похоже разговаривают.
– Ты действительно в это веришь?
Меня вдруг охватывает любопытство, может ли он и меня заставить верить во что-то. Как заставлял падре много лет подряд.
