Он хихикнул, грубо лапнул Лиду за неприличное место, так что
она по-дурацки взвизгнула, потрепал Анри по мясистому загривку и влепил им
обоим по поцелую, – к счастью, начав с Лиды. Пес облизал хозяиново лицо, а
более ничем своего темперамента не выразил – висел да и висел на руках у Лиды.
В это мгновение из репродукторов грянул знаменитый марш «Прощание славянки», и
Евгений, крепко захлестнув Лидину руку тонким ременным поводком, вскочил на
подножку вагона-ресторана. Вскочил он очень забавно – спиной вперед, словно при
перемотке пленки в видеомагнитофоне пустили обратное изображение. Лида
непременно засмеялась бы, если бы нашла силы. Но пока сил у нее ни на что не
было, кроме как машинально стискивать в объятиях черного, лоснящегося Анри и растерянно
пялиться вслед вагону-ресторану, уносящемуся прямиком в Адлер.
Почему-то в сей дурацкий миг она вспомнила чудный
французский фильм «Графиня де Монсоро» и то, что Анри Четвертого там ласково
называли Анрио. И тотчас заметила, что Евгений как-то странно дергается на
подножке и машет, что-то крича, однако разобрать слова невозможно: «Славянка»
прощалась очень громко. Лиде на миг показалось, что Евгений даже пытается
спрыгнуть с подножки, но кто-то удерживает его. Может, легендарная Наденька
подоспела-таки?
Поезд чуть повернул, и Евгений исчез из поля Лидиного
зрения. И тут наконец руки у нее разжались, и тяжеленный Анрио шлепнулся на
перрон, возмущенно взвизгнув. Утвердившись на лапах, коротковатых для его
мощного тела, повернул большую голову с тупым лбом и внимательно уставился на
Лиду. Над его глазами было два желтых пятнышка. Морда курносая, брыластая,
вроде бы сонно-добродушная, однако в складках губ вдруг просверкнули
внушительные зубищи. Бульдог, что ли? Нет, кажется, эта порода называется ротвейлер.
Или как-то в этом роде.
Господи… да ведь это одна из самых неуправляемых пород!
Пес-боец! Если он разозлится, Лида никогда с ним не справится. Да и если не
разозлится… В соседнем подъезде того дома, где жила Лида в Нижнем, обитал такой
же ротвейлер, и ей не раз приходилось видеть, как его крепенький хозяин, с
каждым месяцем и годом обретавший все большее сходство со своим псом, влачится
в кильватере его напористого движения, только делая вид, что это он выгуливает
пса. На самом же деле всякому было ясно, кто тут кого выгуливает!
Анрио смотрел на Лиду, а Лида смотрела на него. Взаимное
созерцание затягивалось. Почудилось ей или в глазах с желтыми пятнышками и
впрямь вспыхнуло недоумение?
– Чего уставился? – сердито спросила она, перехватывая
поводок и норовя повернуть пса так, чтобы не пялился на нее больше. Может, если
не станет смотреть – не догадается о подмене? Она забыла, что зрение не
относится к числу определяющих собачьих чувств.
Глаза-то отвести Анрио отвел, но потянулся к подолу красного
сарафана и принялся его сосредоточенно нюхать. Сарафан, конечно, пахнул знакомо
– Соней, и тяжелые складки, собравшиеся на загривке Анрио, разошлись. Но тут же
угрожающе собрались снова, когда влажный нос пополз по голым Лидиным ногам.
Вот сейчас учует незнакомый запах, вот сейчас обидится, что
его подсунули абы кому, и выразит свой протест самым доступным для всякой
собаки – а особенно такой страшной! – образом… И Лиде до того стало жаль своих
точеных, загорелых, стройных ножек – «самых красивых в Северолуцке и районе!» –
что она мгновенно утратила власть над собой и забилась, задергалась, обеими
руками и коленками отпихивая от себя пса и истерически вскрикивая:
– Пошел вон, дурак! Пошел вон!
Анрио оказался на диво послушен. Мигом убрал свой мокрый нос
от Лидиных ног, повернулся и затрусил по перрону, свесив тяжелую голову меж
плеч и вихляя задом. Двигался он в ту сторону, куда только что ушел поезд. Лида
с тупым облегчением смотрела ему вслед, потом ощутила, что руке ее как-то
подозрительно легко и свободно. Да ведь с нее соскользнул обмотанный Евгением
ремешок, осталось только колечко с каким-то плоским, дырчатым брелком! А что
это змеится по асфальту вслед за Анрио? Тот самый ремешок!
Первым побуждением было предоставить Анрио обретенную им
свободу передвижения, развернуться – и убраться прочь с вокзала. Но Лида
замешкалась.
Черт!.. Наверное, Сонькина жизнь здорово осложнится, если
пропадет пес ее любовника. Недаром она так умоляла Лиду проводить Евгения,
взять у него ключи и…
Боже! А где ключи?! Теперь понятно, почему Евгений так долго
трепыхался на подножке уходящего поезда! Вспомнил, что забыл передать ключи,
кричал, наверное, Лиде, чтобы она подбежала, поймала их, а она стояла, как
мать-одиночка, прижимая к себе Анрио.
Итак, ключи не взяты, теперь и пес сбежит. А ведь они с
Соней договорились встретиться вечером на квартире этого самого Евгения, и Соне
предстояло ее охранять по причине вышедшей из строя сигнализации и заодно пасти
Анрио – по причине ссоры с соседкой, которая обычно занималась этим в
отсутствие Евгения. Адрес сестра успела сообщить, но как туда теперь попасть, в
эту квартиру?!
Ужасно захотелось плюнуть на все и, не дожидаясь вечернего
московского поезда, ближайшей электричкой, с этого самого вокзала, через Вяземск
и Гороховец, уехать домой, сделав вид, что нынешнего дурацкого дня вовсе не
существовало в ее жизни. Но сумочка с паспортом, но костюмчик, оставшийся в
квартире Сони, но сама Соня, которую она так некрасиво подведет! И вообще…
Лида уныло усмехнулась. Быстро же она запуталась в
родственных чувствах. Не успела обрести сестру, а чувство долга по отношению к
ней уже тут как тут, словно бы всю жизнь они с Соней провели рядом. Хорошо,
пожалуй, что не провели: если Сонька с первой же встречи забрала над Лидой
такую власть, можно представить, как бы она ездила на сестре, не разлучи их
судьба. Соня, конечно, хорошая свинья: отправила Лиду на такое дело, не сказав
толком, что ее ждет. С другой стороны, скажи она правду – Лида ни за что не
пошла бы. Значит, у Сони сорвалось бы ее смертельно-важное дело, как она
выразилась.
Весело! Лида даже не спросила, что за дело: просто приняла
все Сонины условия, позволила выстричь себе челку (сбылась мечта идиотки!) и
помчалась на вокзал. И вот вам результат…
Однако что же она стоит столбом? Хотя бы собаку поймать! А
потом подумать, что делать дальше.
