Догадка сия настолько овладела воображением Электровеника,
что и потом, когда приехала милиция, он беспрестанно требовал снять с бутового
камня отпечатки пальцев и обследовать ту сторону ограды на предмет следов женских
туфель.
– Она всегда вот на такенных каблучищах таскается! – азартно
орал Валерка, растопыривая пальцы. – Вот на такенных, сантиметров двенадцать!
Он вконец достал милиционера, и тот не поленился –
зашел-таки за ограду. Валерка увязался следом. Воротились оба весьма
недовольные друг другом, и инспектор сообщил, что на сухой, закаменелой глине
женских следов нигде не обнаружено, зато разнообразные мужские имеются в
большом количестве.
Струмилин тогда довольно глупо ухмыльнулся, и это показалось
менту подозрительным. Он сразу принялся расспрашивать, застрахована ли машина,
а если да, то на какую сумму. К счастью, Струмилин никогда не отличался житейской
предусмотрительностью, и, как ни настаивала мама в свое время насчет страховки,
руки до этого у него так и не дошли.
Теперь он не мог понять, к добру сие или к худу. Мать,
конечно, испилит его вдоль и поперек, да и самому не очень-то весело… С другой стороны,
как пришло, так и ушло. Они ведь и знать не знали, что на них свалится
наследство после смерти маминой сестры, с ней мать всю жизнь была в таких
плохих отношениях, что они даже не переписывались. Об этой смерти струмилинская
мамаша узнала совершенно случайно, уже спустя два месяца после сестриных
похорон. Поскольку она являлась женщиной законопослушной, то заявила о своих
правах на наследство – совершенно не корысти ради, а токмо ради буквы закона. И
через положенный срок неожиданно для себя получила в полное пользование
однокомнатную квартиру в городе Двинске Архангельской области и этот побитый
«Москвич».
Русский Север теперь как бы никому не нужен, и народ с этих
мест бегом бежит, поэтому квартиру удалось продать за чисто символическую
сумму, да еще черт знает сколько денег уплатить за переоформление документов.
«Небось Раечка в гробу перевернулась», – поджимая губки, бросила мать – женщина
непримиримая. Она посоветовала сыну продать «Москвич» хоть за какие деньги,
потому что «Раечкино наследство впрок все равно не пойдет».
Да, маманя, как всегда, оказалась жестоко права, и Струмилин
находил нечто мистическое в том совпадении, что каюк «Москвичу» настал именно
на кладбище – ведь его прежняя хозяйка тоже пребывала именно на кладбище!
Правда, в городе Двинске Архангельской области, а не в Северолуцке Московской,
но какая, по большому счету, разница? Всякому мертвому земля – могила, гласит
пословица, так не все ли равно, какая это земля?
Разумеется, он не стал отягощать следствие версией о вмешательстве
нечистой силы, но не поддержал и Валеркины подозрения насчет Сони. Пирог,
однако, придерживался Валеркиной версии, и соединенными усилиями они вынудили
инспектора пообещать вызвать на допрос Соню Марме… – тьфу, Струмилину после тех
отвратительных фотографий почему-то все время лезла в голову всем известная
Сонечка Мармеладова с ее драдедамовым платочком на худеньких плечиках! – Соню
Аверьянову, конечно!
А вот вопрос, верил ли Струмилин, что «москвичок»
раскурочила Соня? С кладбища уходила она, конечно, в жалком состоянии, но с
другой стороны, от такой твари всего можно ожидать. Да, забавные сюрпризы
уготовил для него город детства, да еще разные совпадения имели место быть: как
начался Северолуцк встречей с милицией, так и закончился! Презабавнейшие
совпадения…
– Пройдемте в купе, билетики приготовим, – перебил его мысли
приказ хорошенькой пигалицы в форме – проводницы вагона. У нее точеное
надменное личико, миниатюрная фигурка – девочка на славу, только вот волосы,
сильно обесцвеченные и чрезмерно взбитые, как яичный белок для безе, портили
впечатление. Пилотка колыхалась где-то на затылке и не падала лишь потому, что
накрепко пришпилена или приколота.
«А может, даже пришита или приклеена», – подумал Струмилин,
пряча очередную неуместную улыбку и входя в купе, где довольно крепко пахло
какой-то алкогольной дешевкой.
– Так, место тридцать третье. – Сморщив нос, проводница
приняла билет и деньги за постель от невзрачной женщины лет пятидесяти в
поношенном темном платье. – Тридцать четвертое… Ваше? – Взгляд, брошенный
девушкой на Струмилина, заставил его слегка примириться с дурацкой прической и
этим пришитым (а может, приклеенным) «пирожком». – Тридцать пятое, кто у нас на
тридцать пятом?
– Я! – гортанно сказал толстяк с игривыми черными глазами,
крепко прижимавший к животу портфель. Вот таких-то, черноглазых, и вдохновляют
обесцвеченные, высоко взбитые волосы на всяческие безумства!
Но, увы, глаза барышни в пилотке неприступно остекленели, и
всем, в первую очередь толстяку, стало ясно, что у него нет никаких шансов.
«Не он ли так налакался? – от нечего делать подумал
Струмилин, приглядываясь к соседу. – Вроде нет. Тетенька тоже не похожа на
выпивоху. Стоп, а может, это от меня?.. Да вряд ли, я пил-то всего ничего, да с
тех пор часа три прошло, не меньше, и зубы я почистил, и «диролку» жевал».
– Постель берете? Четырнадцать рублей. Если можно, без
сдачи. Хорошо… А кто у нас там спит, на тридцать шестом месте? Эй! – Проводница
привстала и подергала за край красного трикотажного платья, свесившийся с
верхней полки.
Обладательница платья лежала на одеяле прямо в платье,
поджав босые пыльные ноги и отвернувшись к стенке.
– Да она спит. Я первая пришла, а она уже тут лежала. Вот ее
билет, – вмешалась невзрачная женщина, углядев на столике бледно-оранжевый
листок. – И деньги за постель. Как раз без сдачи.
– Хорошо, – рассеянно сказала барышня в пирожке, заталкивая
свернутый билет в карманчик своего коричневого кожаного бювара, или как там
называется эта штуковина у проводниц? – Но что-то я не припомню, как она
садилась. Хотя я пару раз отходила, сменщица производила посадку… Ну ладно,
пусть спит, билет есть – это главное.
– Девушка, как бы умыться? – деликатно поинтересовался
заметно поерзывающий толстяк.
– Туалеты откроют через тридцать минут, когда кончится
санитарная зона, – непререкаемым тоном сообщила проводница.
– Ничего себе! – проворчал толстяк. – И кондиционера нет,
духота какая, винищем разит!
– Кондиционер включат через час. А насчет винища… кто-то из
вас весело проводил время, железная дорога тут ни при чем, – пожала плечами
проводница. – Чай пить будете?
Струмилин обрадовался: в горле пересохло.
– Я – да, спасибо.
– Мне тоже принесите, – кивнул толстяк.
