Он подмигнул Литвиновой, которая держалась так, словно все
происходящее не имеет к ней ни малейшего отношения. Смотрела в пространство
остановившимися, безжизненными глазами, потирала горло да изредка переминалась
с ноги на ногу, все-таки неудобно стоять на слишком высоких каблуках. И даже
сообщение о том, что ее при посадке сопровождал любовник, не вызвало у нее ни
капли смущения. Ну а остальные так или иначе отреагировали: Леший воззрился на
Литвинову с удивлением, Струмилин в очередной раз скрипнул зубами, Бордо
хмыкнул, Людочек с Антоном переглянулись, а Чуваевой, похоже, вообще стало
противно на все это смотреть. Она демонстративно отвернулась и от проводника, и
от растрепанной особы в красном платье: конечно, не профессиональная воровка и
просто морочит сейчас людям голову.
– Он-то вроде еще ничего, держался, а эта – в дымину. Ножки
заплетаются, глазки закрываются. Ну все, ну полный никакизм! Это ж надо, думаю,
вот нализалась девушка! – Крохаль покачал головой. – А мужик показывает мне ее
паспорт, билет и говорит: «Слушай, дорогой, выручи, а? Ко мне вот подруга
приезжала, ну, мы отметили это дело, конечно, а какая-то сволочь жене моей
настучала. На хазе у приятеля ей нас застать не удалось, предупредили меня
дружки, так представляешь, приперлась дурная баба на вокзал! Я ее издали
увидел, как она к шестнадцатому вагону чешет. Мне бы смыться, домой загодя
добраться, чтоб как ни в чем не бывало, но Лидка, видишь ты, в полной отключке,
не могу ж я ее бросить!» – «Вполне тебя понимаю и всяко сочувствую, – говорю
ему, – но чем я-то могу помочь? Посадить барышню в свой вагон? Не получится, у
меня полный комплект и еще двое сверху». – «Нет, у нее в шестнадцатом вагоне
свое место есть, тридцать шестое, пусть там и едет. Мне бы ее через поезд
втихаря протащить, на полку запихнуть, а самому смыться, пока баба моя не
заметила. Выручи, – говорит, – друг, а я тебе…» – Тут проводник Крохаль осекся,
но тотчас продолжил: – Выручить, словом, попросил как мужчина мужчину. Конечно,
в жизни всякое бывает, я ведь и сам человек… Билет у этой его подружки я
проверил, паспорт, все в порядке. «Ну ладно, – говорю, – тащи ее через тамбуры,
и флаг тебе в руки». Ну и все. Потом я закрутился и забыл обо всем, а сейчас
смотрю, вы тут колготитесь. Чего случилось-то?
– Чего случилось? – яростным шепотом повторил Бордо. –
Случилось то, что вам навешали лапши на уши! Это не любовник ее, а сообщник. А
может, по совместительству и любовник, значения не имеет. Теперь я все понял!
Эта… – в горле у него что-то выразительно клокотнуло, – вовсе не пьяная, а
только притворялась. И не спала она, а просто лежала и выжидала удобного
момента, когда нам принесут чай, но ей еще надо было, чтобы она осталась в купе
одна, и такой момент представился. Я шел из туалета, эта женщина, – Бордо
обернулся на Чуваеву, которой, похоже, стало вовсе невмоготу, так что она даже
побрела со всеми своими вещичками куда-то в сторонку, – эта женщина, значит,
шла в туалет, а вы, – указующий перст Бордо воткнулся в Струмилина, – вы еще
стояли в коридоре. И она улучила момент, подсыпала нам что-то в стаканы, а сама
снова притворилась спящей. Мы выпили, как зайчики, – и вырубились. Тогда она
спокойно спустилась с полки, обобрала нас, как липок, а вещички вынесла из купе
и где-то припрятала. В купе ведь ничего не нашли? – обратился Бордо к Антону.
Тот обернулся к одному из своих командос, топтавшемуся рядом
с Людочком, и товарищ огорченно покачал головой.
– Вот видите! – торжествующе вскричал Бордо. – Она все это
вынесла и припрятала где-то в тамбуре или в другом вагоне… не знаю! Все там,
все, и деньги, и «Виза», и «Ролекс», мой «Ролекс»!
– Их ты! – воскликнул Крохаль. – Вот это да! А говорят,
бомба два раза в одну воронку не бьет.
На него никто не обратил внимания, потому что в этот миг
Леший страшно рассвирепел и с вытаращенными глазами попер на Бордо, бормоча:
– Возьми свои слова обратно, ты, толстый, понял?!
– Спокойно, – быстро сказал Струмилин, становясь между ними
и сам себе удивляясь. – Спокойно. Давайте разберемся. Эта девушка не выходила
ночью из купе.
– Почему? – остро глянул на него Антон. – Откуда вы знаете?
Вы же спали! Или… нет?
– Я спал, – буркнул Струмилин. – Спал как топор! Но с вечера
– вон проводница помнит, – он кивнул на Людочка, – мы все путались в босоножках
э… Литвиновой, они нам всем мешали. И я поставил их под нижнюю полку – глубоко
поставил, к какому-то запасному матрасу приткнул. А утром она их найти не
могла, я посмотрел – босоножки стояли на том же самом месте, точно так, как я
их поставил. Ночью, в темноте, она не могла их поставить именно туда, правда? И
вообще, вдруг бы мы не захотели пить чай? Что тогда? Тогда весь ее план рухнул
бы. Как-то все это очень ненадежно!
– Вы не Шерлок, нет, не Шерлок! – пренебрежительно вскричал
Бордо. – Она вполне могла сбегать к своему сообщнику босиком. Или он сам мог
подойти к двери купе. И даже если она выходила, почему в темноте? Она могла
обчистить нас при свете, мы ведь спали правда что как топоры и ничего не
соображали. А не стали бы пить чай, она придумала бы что-то другое. Еще надо
проверить, что у нее там за духи. Может, не духи вовсе, а усыпляющий газ! – Он
вдруг побледнел. – Я знаю!.. Знаю! Она подсыпала нам в чай клофелин! Именно
поэтому мы и вырубились начисто.
– Если бы клофелин, то на поверхности чая образовался бы
белый налет, – сердито пробормотал Струмилин. Сердился он не на Бордо, а на
себя. – Это все ерунда, что в кино показывают, будто таблетку бросают или
сыплют порошочек. Надо налить особых глазных капель, тогда никто ничего не
заметит. Эти капли и есть клофелин.
– Ну, подлила, какая разница! – отмахнулся Бордо. – Надо
сделать анализ остатков чая, и там обязательно обнаружится…
– Ты их стаканы еще не мыла? – с особым, хищным выражением лица
обернулся Антон к Людочку, но та оскорбленно поджала губы:
– Уж давным-давно помыла! Терпеть не могу грязной посуды.
– О-у! – взвыл Бордо. – Какой бардак!
– Да успокойтесь, – с досадой вмешался Струмилин. – У нас
анализ на клофелин, а точнее говоря, клонидин гидрохлорид, все равно не делают.
Нету такого оборудования и реактивов нету.
– А вы откуда знаете? – хором спросили Антон и Бордо, и лица
их сделались вдруг весьма схожи.
– По долгу службы, – хмуро сказал Струмилин. – Я на «Скорой»
работаю, приходилось сталкиваться, знаете ли. То, что человека травили именно
клофелином, определяют по последующим симптомам. Это падение давления, редкий
пульс, общая слабость. А вы, видимо, гипертоник, поэтому просто спали мертвым
сном, и давление у вас нормализовалось. Остальным пришлось тяжелее… Похоже,
похоже на клофелин… Хотя нет!
– Почему нет? – спросил Бордо с ноткой обиды.
