Ирка знала, что деньги для Ани – больной вопрос. Дима по
сути своей был безмятежный транжира, не передать, сколько раз в жизни Аня
подавляла возмущение, когда, отправившись в магазин за колбасой, он возвращался
с букетом роскошных роз, истратив на них остатки денег и совсем не думая, что
до зарплаты жить еще неделю. Но она скорее бы язык себе откусила, чем обидела
бы мужа, а потому приучила себя выдавать ему денег только от и до. Опять же –
розы покупались для нее! Из любви к ней! Эта сладкая мысль помогала ей
сдерживаться – и ничем не упрекать Диму. Но когда Ирка начинала канючить
деньги, Аня взрывалась, как граната с вырванной чекой. Запальчиво объясняла,
какая это большая сумма – две тысячи рублей, если распорядиться ими с умом, не
просадив мгновенно на тряпки. Деньги можно положить в сберкассу и жить на
проценты, особенно если найдешь работу. С такими деньгами можно не кидаться
куда попало, а поискать действительно хорошо оплачиваемую работу. А лучше всего
– поступить в институт. Проценты плюс стипендия – на это вполне можно жить!
Получить образование – вот что нужно Ирине, чтобы стать самостоятельным
человеком.
– Ты ведь работала в торговле? – поучала ее Аня с вечным
высокомерием «интеллигента в шляпе» по отношению к «базарной бабе». – Ну,
можешь поступить в торговый институт.
– Да неплохо бы… – бормотала Ирина. – Только я не поступлю.
У меня с математикой проблемы и с физикой тоже.
– Вот-вот, – не могла удержаться, чтобы не поддакнуть,
Анечка, – и пишешь ты с ошибками.
Что было, то было – подписывая договор, Ирка умудрилась даже
свою фамилию, Богданова, написать с двумя ошибками: Багданава. Дичь собачья!
Договор пришлось переделывать, конечно, и только потом Аня поняла, что Ирка –
отнюдь не патологически безграмотная дурочка, а напротив, сделала это нарочно,
чтобы позлить ее, вызвать у нее взрыв возмущения, забрав тем самым ее энергию.
Как и полагается вампиру.
– Ага, с языком у меня тоже плохо, – жалобно вздыхала Ирка,
зная, что Дима не вникает в слова – так стучит-колотится у него в висках кровь!
– а ловит само звучание ее нежного голоса. У него слезы наворачиваются сейчас
на глаза от жалости к ней, несчастной красавице, всецело зависящей от щедрости
злой, жадной, сухореброй бабенки, судя по голосу – типичной электродрели. И это
его жена… Ну какой нормальный мужик не возмечтает в такую минуту махнуть не
глядя?
Ирина продолжала певуче тянуть, надрывая Димино сердце, как
надрывала его любимая ария Лючии де Ламермур, где он не разбирал ни слова –
все-таки поется по-итальянски! – а слышал только переливы звучания.
– Нет, в торговлю я не пойду. Вот выучиться бы на
косметичку… Они такие деньжищи гребут – не счесть. И у меня получилось бы, все
говорят, что у меня руки ласковые. И они красивые, правда же?
Тут Ирка выставляла вперед свои длинные пальцы, суживающиеся
к миндалевидным ногтям, как у красавиц Боттичелли. Аня же в карманах покрепче
сжимала в кулачки худенькие, простенькие пальчики с коротко стриженными,
какими-то девчоночьими ноготками и скрипела – почему-то она начинала скрипеть
только в присутствии Ирины:
– Ну, знаешь! В косметических салонах люди работают тоже не
с улицы – все с медицинским образованием, не институт, так хотя бы техникум.
Вряд ли тебя возьмут туда только за красивые глаза.
– Ой, – нежно пела Ирка, обращая на Аню свои удивительные
сапфировые, а может, берилловые очи, – вы правда считаете, что у меня красивые
глаза? А я думала, что не нравлюсь вам…
О боже мой! Это невыносимо!
А ее обмороки? Ирку хлебом не корми – только дай хлопнуться
в обморок. Причем не так чтобы шли-шли – она и рухнула в лужу. Нет, свой
замшевый плащик – новый, у Нонны, выцыганенный (на время, но Ирина явно намеревалась
его присвоить насовсем), – она чрезвычайно берегла, куда попало не плюхалась,
даже лавочку тщательно обметала ладонью. И вот во время одной из таких
передышек Ирка вдруг глубоко вздохнула, откинулась на спинку…
Аня в первое мгновение дико перепугалась – не за нее,
понятное дело, а за ребенка! – и метнулась куда-то, сама не зная куда, к
телефону, что ли, «Скорую» вызывать, хотя какой мог быть телефон посреди
Уссурийского бульвара (вечерние выгуливания Ирины, за безлюдностью, происходили
именно там)? Вообще с автоматами в Хабаровске в ту пору была большая
напряженка. Она решила вернуться и попытаться привести Ирину в чувство своими
силами. А может, инстинкт самосохранения, на миг от испуга ослабевший,
воспрянул с новой силой… И вот, неожиданно оказавшись рядом со скамейкой, она
узрела в бликах лунного света Ирину в объятиях ее, Аниного, родного и любимого
мужа.
Не то чтобы в объятиях… Выглядело это так: Дима сидел, Ирка
пристроилась рядом, уронив голову (идиотское выражение!) ему на плечо. А он ее
этак заботливо приобнимал. Как бы придерживал, чтобы не соскользнула с лавки. И
безвольная Иркина ручонка валялась у Димы прямо на… Да, на бедрах. И, судя по
тяжелому, можно сказать, надсадному дыханию Димы, легко было представить, что
Ирка там ощущала!
Черт его знает, почему Аня сама в эту минуту не упала в
обморок. Как ни странно, помог Людовик XIV. Вернее, вдруг промелькнувшее
воспоминание о том, как любил этот король беременных женщин. Оказывается, то и
дело какая-нибудь из его любовниц была беременна. Знаменитая мадам де
Монтеспан, отбившая его у Луизы де Лавальер, рожала девять раз. Нелегко
вообразить легендарных красавиц из романов Дюма в роли этаких матерей-героинь,
но факт остается фактом: Людовик был неравнодушен к брюхатым бабам. Они
совершенно не теряли для него своей сексуальной привлекательности: с
Монтеспаншей он не расставался, пока прелестная блондинка Атенаис не
растолстела до такой степени, что «ляжки ее сделались шириной со спину», по
отзыву историка. Но Ирке до подобного еще далеко… Поэтому Ане нельзя
расслабляться ни на миг, а следует быть настороже, как никогда раньше, пока
Дима не решил уподобиться Людовику и отдать свое сердце пузатой авантюристке.
В голове картина мгновенно нарисовалась: Дима бросает ее,
разводится и женится на Ирине. Аня возвращается в мамину двухкомнатную
хрущевку, а в их кооперативной, с таким трудом выстроенной квартире (подарок
Диминых и Аниных родителей им на свадьбу) воцаряется Ирина с будущим младенцем,
которого благородный, ошалевший от любви Дима усыновляет еще до рождения.
А что? С него вполне станется!
Поэтому она решительно приблизилась к скамейке, с болью в
сердце отметив, как заюлил ногами Дима, пытаясь сбросить с себя искусительную
Иркину руку, и отвесила бедной бесчувственной красавице хорошую пощечину. А
затем вторую – для симметрии.
Ирка взвизгнула – не вздохнула томно, заметьте себе, как
полагалось бы по роли, а взвыла:
– Вы чего?! Да как вы?!
