В висках у Струмилина опять забили тяжелые молотки.
Почему Леший должен был отвезти Лиду именно домой? А если
она живет где-нибудь у черта на рогах, в Сормове, или на Автозаводе, или на
окраине Кузнечихи, а Рождественка с вокзалом практически рядом. И Леший
притащил ее к себе – восстанавливать, так сказать, память. И эти расстегнутые
штаны…
О, черт, черт, черт!
Повернуться, что ли, и уйти? На хрен ему все это? Негры,
белые, Лешие…
– А к тебе в мастерскую нельзя войти? – презирая себя,
хрипло спросил Струмилин. – Сроду не был ни в одной мастерской ни у одного
художника. Картины поглядеть охота.
Леший поглядел на него вприщур, и Струмилин подумал, что
гангстер или не гангстер, но парень определенно не дурак.
«Да он меня насквозь видит!»
– Ну ладно, приглашаю, – медленно сказал Леший, все еще
ощупывая его взглядом. – Только у тебя с нервами как? В порядке эти, которые не
восстанавливаются?
«Он все понял. Он догадался, зачем я пришел. И Лида,
конечно, у него. Он меня морально готовит…»
– В порядке.
– Тогда прошу.
И Леший двинулся по коридору широким, размашистым шагом, то
и дело оглядываясь через плечо и откровенно ухмыляясь. На всякий случай
Струмилин сунул руки в карманы халата как можно глубже и поклялся себе держать
их там, что бы ни увидел.
Но увидеть то, что довелось, он был абсолютно не готов.
* * *
Джейсон оставил сумку в камере хранения аэропорта, но брать
машину не решился: Шереметьево-2 – притон воров и разбойников. На те суммы,
какие здесь заламывают таксисты, приличный человек может жить несколько дней, а
то и месяц. Правда, самому Джейсону никогда не приходилось жить на
пятьдесят-семьдесят долларов целый день, а тем паче месяц… Так или иначе, он
сел в автолайн и без всяких проблем добрался до Речного вокзала. Оттуда на
метро до Курского. И сразу направился к кассе – узнать насчет билетов до
Северолуцка.
Именно там, около знаменитых северолуцких Красных куполов,
он должен нынче вечером встретиться со своим человеком, получить груз и
рассчитаться. Вот именно – вечером! На закате, когда купола становятся красными
и десятки туристов спешат полюбоваться редкостным зрелищем. У Джейсона было
время пошататься по Москве, но, вместо того чтобы провести эти часы в столице
своей исторической родины, он опрометью бросился в заштатный городишко.
Он давно дал себе слово непременно узнать этот город как
следует. Еще тогда, два года назад, когда получил известие, черной чертой
перечеркнувшее все его радужные, счастливые планы, поставившее крест на самых
светлых мечтах и мигом превратившее прежние «крупные неприятности» в нечто
второстепенное, а честно сказать, и вовсе малозначащее. Конечно, с тех пор
минуло два года, и много чего в жизни произошло, и притупилась несколько
прежняя тоска, однако Джейсон с необычайной силой вспомнил ощущение пустоты,
овладевшее им, когда принесли телеграмму…
Главное дело, все черные тучи, сгустившиеся над его головой,
как раз в это время начало немного разносить ветром той бурной деятельности,
какую он развил. Тетушку определили в дорогую клинику, где ей уже на третий
день разрешили вставать, поскольку у нее не обширный инфаркт, а всего лишь
микро. Как выразился доктор,»с вашим сердцем, миссис Каслмейн, только призы
брать на беговой дорожке». Любезного кузена Айзека вывели из комы. Другой не
менее дорогой кузен, Скотти, тоже вполне очухался и сообщил, что написал свое
поганое признание в полном помрачении ума, а на самом деле он и рядом не стоял
с тем смазливым юнцом, не то чтоб делать с ним что-то непотребное, и готов
бороться за чистоту своего имени всеми доступными средствами его кузена
Джейсона. В общем, жизнь постепенно входила в колею, и Джейсон уже прикидывал,
на какое число ему заказать билет в Россию, а также намеревался запросить
каталог от Савуйе, присмотреть элегантное – не вычурное, не помпезное, ни в
коем случае нет! – кольцо с бриллиантами и сапфиром (ей должен пойти сапфир, с
такими-то глазами!), которое он сможет поднести Соне в честь их помолвки. И тут
принесли телеграмму.
Это было поздно вечером, Джейсон как раз вернулся домой и
снимал усталость и дневное напряжение, гоняя взад-вперед в бассейне, когда на
бортике появился дворецкий с подносиком для писем, причем лицо он сделал такое,
будто там лежит не желтоватый листок, а гремучая змея.
Джейсон подтянулся, вылез из воды и, накинув на себя
купальный халат, взял листок. Развернул, прочел… и сразу, как оглушенный, пошел
куда-то, не видя куда… нога его скользнула на мокром кафеле, и Джейсон
грохнулся, едва не лишившись сознания. Он сломал ногу, и эта внезапная, резкая
боль почему-то не заглушила, а еще усилила ту, что он испытал, когда прочел
телеграмму:
«Глубоким прискорбием извещаю, что Софья Дмитриевна
Богданова скончалась 16 августа сего года. Аверьянов».
* * *
Леший привел гостя в просторное помещение с низким неровным
потолком и четырьмя или пятью крошечными окошками в дальней стене. Благодаря их
количеству в помещении было вполне светло. Сразу у входа стоял огромный
разлапистый диван, покрытый широкой полосой полиэтилена, а на нем лежала
обнаженная…
Особа вроде бы женского пола, судя по некоторым
выразительным деталям ее тела, однако присягу в этом Струмилин не дал бы,
поскольку кожа у нее была не белая или какого-то определенного цвета, а где в
цветочек, где в причудливых пятнышках, где в клетку, где покрыта веселыми
рожицами, птичками или бабочками. На ней буквально места живого не видно, ну а
внизу живота, как раз там, где надо, широко ухмылялся большой, яркий рот.
При виде незнакомого человека, вдобавок в белом халате,
особа сдвинула свои призывно разбросанные ноги (тоже многоцветные!), и рот
сжался в обиженной гримасе.
– Спокойно, Светун, – с порога сказал Леший. – Это по делу.
Иди пока прогуляйся, да постарайся ни к чему не прислоняться. Вид сзади я
закончу потом.
Девушка вышла, с любопытством оглядев Струмилина, но не
позаботясь набросить на себя ни малой тряпочки, а он краем глаза заметил, что
единственное не раскрашенное место ее тела – тощенькие ягодицы, а вся прочая
спина также пестрела красками.
