Лида стояла в дверях с прежним, уже знакомым ему
задумчиво-отрешенным видом. Глаза у нее были такие же растерянно-сонные, как
утром на вокзале. Однако она переоделась: сняла свой измятый красный сарафан,
надела темно-синий шелковый халат до полу, с глухим воротом-стойкой и рукавами
такими длинными, что из них виднелись только кончики пальцев. Распущенные по
плечам волосы были влажными, и Струмилин подумал, что девушка только что
принимала душ.
«Ну вот, – почему-то рассердился он. – Приедь мы чуть
раньше, она бы не услышала звонка из-за шума воды и не открыла бы. А я сошел бы
с ума и решил, что она уже отравилась. Может, дверь начал бы ломать, дурак!»
Ну да. Вышиб бы хлипенькую дверочку, возможно, не без
участия боевой подруги Валюхи, ворвался бы в квартиру, чтобы увидеть, как
хозяйка стоит в ванной под душем и вода прозрачными струйками…
– Леший? – чуточку хрипловатым голосом перебила Лида его
опасные мыслетечения. – А, тот лохматый, кто меня привез. Вспомнила. Ну и что
он?
– У кого тут пищевое отравление? – вмешалась Валюха – она,
похоже, застоялась от безделья и теперь нетерпеливо била ногой по полу, как
ретивая лошадка.
Лида пожала плечами.
– Вы пили компот? – завел свою шарманку Струмилин, ощущая
себя дурак дураком под взглядами этих двух женщин. – Абрикосовый
консервированный компот? Думаю, что он неправильно приготовлен. Почему вы
сварили его с косточками, ведь это очень опасно! Можно отравиться насмерть.
Лида пожала плечами.
Валюха вдруг шумно вздохнула.
– Профилактика и предупреждение пищевых отравлений? Ну,
Андрей Андреич… Ладно, я пошла! Пока. А вы, девушка, не пейте абрикосового
компота и сырой воды!
Она демонстративно брякнула на ступеньку довольно тяжелый
чемоданчик с красным крестом – и зачастила вниз по лестнице с таким же напором,
с каким взбиралась сюда. Дом пошел ходуном.
– Я вас знаю? – спросила вдруг Лида, еще выше вздергивая
свой и без того глухой, высокий воротник. – Мы с вами знакомы, да?
Струмилин кивнул:
– Ну да, мы же в одном купе ехали.
– А-а… – Лида слабо улыбнулась. – Что-то такое брезжит в
голове. Клофелин, аминазин, вэ-ка-че… Нет, я имею в виду – раньше мы с вами
виделись?
У Струмилина сердце заскакало, как после хорошей порции
аминазина. Вот она идет между оградок, а такое впечатление, будто танцует
странный танец…
Глупости! То Соня! Соня Аверьянова, такая-сякая,
плохая-нехорошая! То Соня, а не Лида!
– Соня? – спросил он неожиданно для себя самого, и девушка
покачала головой:
– Вы мне это уже говорили. Нет, я Лида. Лида Литвинова. Но
понимаете, вы на меня так смотрите… Леший тут плел что-то про потерю памяти,
может, я и вас забыла, как все остальное? Или вы по правде только врач и
интересуетесь исключительно этим… абрикосовым компотом?
У Струмилина перехватило дыхание. Какие это мыслишки лезли в
его голову, пока стоял перед дверью мастерских и ждал Лешего? «…теперь, когда у
Лиды настал провал в памяти, быстренько уверил ее, что является единственным и
самым любимым мужчиной…»
Он решительно шагнул вперед.
Снизу вдруг послышались голоса, топот. Лида посмотрела
поверх его плеча, вскинула брови.
Струмилин обернулся.
Позади стоял сухощавый парень со скучным лицом бухгалтера,
вдруг осознавшего, что дебет у него никогда больше не сойдется с кредитом, а
сальдо – с бульдо. Ступенькой ниже топтался человек-гора с физиономией
ребенка-олигофрена и вдавленной переносицей. Кулаки олигофрен спрятал в
карманы, но отчетливо слышался треск распираемой ткани.
– Лидия Дмитриевна, добрый день, – чрезвычайно вежливо
сказал бухгалтер. – Что же вы трубку не поднимаете, мы вам звоним, звоним с
утра пораньше… Лада Мансуровна уже испугалась, что с вами что-то случилось.
– Нет, – сказала Лида. – Со мной все в порядке. А какие
проблемы?
– Да опять с «черным залом»! – досадливо дернул плечом
бухгалтер. – Лада Мансуровна подумывает, не закрыть ли его совсем? Хотела с
вами срочно посоветоваться. Не могли бы вы прямо сейчас подъехать с нами в
офис? Мы на машине.
Лида машинально сделала шаг вперед, но спохватилась:
– Хорошо, только мне переодеться нужно.
Струмилин все это время переводил взгляд с нее на бухгалтера
и заметил, что тот растерялся. Похоже, он невероятно удивлен. Как будто не
ожидал, что Лида вот так сразу согласится ехать в этот самый их офис. Почему?
– Извините, – бухгалтер холодно взглянул на Струмилина. –
Тут кто-то заболел?
– Все в порядке, – быстро сказала Лида. – Просто доктор
беспокоился о моем здоровье. Да, доктор, если вы настаиваете, я не буду пить
этот компот. Хотите – вылью все банки в унитаз?
Струмилин кивнул, чувствуя себя дурак дураком.
– Ну ладно, – Лида мельком улыбнулась. – Тогда я
переоденусь?
И закрыла дверь.
Олигофрен сделал хищное движение вперед, однако бухгалтер
остановил его неприметным взмахом руки, и тот послушно замер, почесывая
сломанную переносицу.
«Наверное, он боксом занимался, – подумал Струмилин как о
чем-то важном. – Еще бы, с такими кулачищами…»
Все трое стояли на площадке и неприметно ощупывали друг
друга взглядами.
При этом Струмилин не переставал чувствовать себя идиотом –
ну эти-то двое ждут, пока Лида приведет себя в порядок, а он за каким чертом
тут ошивается? Он-то чего ловит?
Вот сейчас она появится, увидит его, вскинет брови этак
неприступно…
Дверь открылась.
– Я вот что забыл сказать, – выпалил Струмилин, ничего не
видя. – Если Леший вам пожалуется на какие-то неприятные симптомы, пусть
позвонит 36-61-61 на нашу Нижегородскую подстанцию и вызовет конкретно меня –
Струмилина Андрея Андреевича. Меня найдут, где бы я ни был. Запомните телефон?
Передадите ему?
– Передам. – Звук ее голоса несколько рассеял туман
смущения, клубившийся перед глазами, и Струмилин принялся с тоской разглядывать
бледно-голубой легкий костюм с короткими рукавами, голубую косыночку на шее,
белые туфли на длинных ногах и золотистую волну на Лидином плече.
