– Кстати, а вам известно, что такое на самом-то деле лох? –
заносчиво спросил Струмилин, несколько обиженный тем, что Лада Мансуровна так
мгновенно раскусила: он и в самом деле не знает ничего, и даже меньше, чем
ничего. – Лох, на профессиональном языке рыбаков, – это выметавший икру лосось.
А поскольку икру мечут, как вы понимаете, только самки, значит, это слово имеет
большое отношение к роду женскому, чем к мужскому. И называть лохом мужчину
некорректно.
– Грамотный, да? – У Семена вдруг стали белые глаза. Так он
не злился, даже когда Струмилин качественно шваркнул его об пол. – Книжки
читаешь, да?
– Есть такое дело, – покладисто кивнул Андрей. – Ну, так мне
вроде что-то хотели показать?
– Покажем, покажем. – Лада Мансуровна, выходя, поманила его
за собой. – Тебе будет очень интересно.
Сделали несколько шагов по коридору, потом спустились в
подвал. Запах краски здесь стоял просто ужасающий. Мимо, чихая, прошагал
тщедушный паренек, толкая перед собой каталку с манекенами в вечернем прикиде.
Дамы с пустыми глазами гордо демонстрировали умопомрачительные платья,
джентльменам также повезло приодеться.
Струмилин невольно фыркнул, вспомнив, как в «Мастере и
Маргарите» везут в клинику знаменитого психиатра, профессора Стравинского,
коллектив какого-то учреждения, на который Фагот, он же Коровьев, напустил
неистребимую страсть к пению. Помнится, страдальцы стояли в грузовике, держась
за плечи друг друга, выводя мелодию: «Славное море, священный Байкал!» – и прохожие
думали, что это экскурсия едет за город.
Правда, здешние дамы и господа не пели.
Лада Мансуровна открыла дверь в небольшой зальчик и
заговорила преувеличенно-громко, словно хотела, чтобы ее услышал не только
Струмилин, но и маляры-штукатуры-работяги, споро орудующие мастерками и прочим
инструментом во всех углах зальчика:
– Теперь у нас здесь будут проводиться презентации модной
одежды. Мы пришли к выводу, что эстрадный зал нерентабелен, да и наши клиентки
ищут у нас не столько шума, сколько тишины, поэтому решили устроить еще одну
комнату отдыха. Дамы могут расположиться вот здесь, в креслах, а на сцене перед
ними пройдут лучшие модели города. Установим здесь также манекены, подобные
тем, какие вы только что видели. Надеюсь, у санэпидстанции не окажется
претензий?
Парочка работяг без особого интереса оглянулась на парня в
белом халате и снова вернулась к своему занятию.
Лада Мансуровна прикрыла дверь и с торжеством воззрилась на
Струмилина:
– Понял? Все, больше никто и никогда… Лопнул шарик, ясно
тебе? Шарик лопнул! А на «Ведомости» подадим в суд. При поддержке Порываева,
жену которого грязно оклеветали. Обыкновенный фотомонтаж! Причем эта
неврастеничка Оксана станет свидетельницей обвинения. Так что даже если ты все
же имеешь отношение к фоткам, тебе никто не поверит. Можешь идти на хер со
своими обвинениями!
Струмилин пожал плечами.
– Простота человеческая не имеет границ, – приветливо сказал
он Ладе Мансуровне. – Вы уверены, что оскорбили меня? Между тем слово «хер» в
данном конкретном случае не имеет ничего общего с непристойностью. «Хер» –
старинное название буквы Х. Перечеркнуть какой-то текст двумя чертами
крест-на-крест – нарисовать на нем букву Х. Хер, стало быть. Отсюда и слово «похерить».
И, как последующая модификация, – послать на хер. «На хер тебя!» –
просто-напросто: исчезни, сгинь, как перечеркнутый текст. Все чинно и
благородно. Это уже потом развращенное человеческое воображение превратило
невинную букву Х в синоним неприличного слова из трех букв. Так что… каждый
понимает вещи согласно своей испорченности.
И пока Лада Мансуровна на пару с Семеном люто хлопала перед
ним глазами, не в силах исторгнуть ни словечка из своей возмущенной груди,
Струмилин с благодарностью вспоминал свою маму Майю Ивановну, всю жизнь истово
и фанатично восхищавшуюся словарем Даля, не устававшую приводить сыну примеры
из этой сокровищницы русского языка. Андрей рос довольно болезненным
мальчишкой, после гибели отца некому было особенно заниматься его мужским
воспитанием, и частенько случалось так, что, неумело помахав кулаками в драке и
шмыгая разбитым носом, он насмерть сбивал противника одной только просьбой:
показать прямо вот здесь, посреди двора, пядень с кувырком.
Наглядевшись вдоволь на самые лихие, с подскоком и вывертом,
пацаньи кувырканья в пыли и песке, Андрей садился на краешек песочницы и
отмерял на ее бортике расстояние от большого до вытянутого указательного
пальца:
– Вот это, братцы, пядень, или пядь. А это, – он прибавлял к
указанному расстоянию два первых сустава указательного пальца, – а это, братцы,
– кувырок! Вот вам пядень с кувырком!
И с торжеством уходил, в то время как дворовые мастера
кулачного боя отряхивали грязную одежду и грозились непременно набить Андрюхе
морду. Еще с детских лет усвоив способ поставить на место зарвавшегося хама,
сейчас он с удовольствием наблюдал, как меняет цвет лицо Лады Мансуровны:
возмущенно бледнеет, краснеет, багровеет, лиловеет…
Но она здорово умела брать себя в руки, эта тетка! Пожала широкими
плечами, усмехнулась:
– Забавно! Ну что, можно считать, мы обо всем договорились?
Тогда… всего доброго?
И как ни в чем не бывало начала подниматься по лестнице.
– Минуточку, – окликнул Струмилин.
– Что такое? – Стоя на верхней ступеньке, Лада Мансуровна
казалась еще массивнее. А как величаво, как неприступно она закидывала свою
круглую, почти безволосую голову! – Вас еще что-то интересует?
– Да. Где Лида?
– А, ну конечно! – Лада Мансуровна захохотала. – Семен,
покажи.
– Сюда пожалуйте, – шмыгнул глазками куда-то в угол Семен,
вдруг остро напомнив Струмилину не педантичного бухгалтера, а зачуханного
приказчика из пьес Островского. – Прошу. Забирайте. Нам чужого не надо.
Струмилин обернулся – и резко выдохнул сквозь зубы, только
сейчас осознав, что кучка пыльной ветоши в темном углу – это скорчившаяся
Лидина фигурка.
Подхватил ее, сгоряча не чувствуя никакой тяжести. Голова
запрокинулась, платок съехал, открыв красную ссадину на шее.
Так, эту ссадину он помнит, заметил ее еще в поезде, значит,
Лада Мансуровна и ее приказчик тут ни при чем. А вот разбитая губа и
неестественные красные пятна на мертвенно-бледных щеках…
О черт, да она и в самом деле пьяна до бесчувствия! Разит
какой-то сивушной гадостью. И тут же Струмилин разглядел влажные пятна на
голубом шелке костюма. Так-так, похоже, здесь все не так уж просто, как
хотелось бы Ладе Мансуровне!
