– Подписано? – усмехнулась опасная гостья. – Вы имеете в
виду наш договор, что ли? Да бросьте! Не вы ли сами убеждали меня, что только
такая дура, как я, может принять всерьез этот документ. «Это же
самодеятельность чистой воды, которая не налагает на стороны никаких, абсолютно
никаких обязательств, кроме чисто моральных», – говорили вы. Припоминаете? Вы
пришли убеждать меня, что Дмитрий Иванович решил отказаться от исполнения этого
договора из-за моей половой распущенности. Ну, ну, что глаза таращите? Якобы я
схватила его за ширинку и обнаружила, что хрен колом стоит, и это не от желания
меня поиметь, а научная провокация чистой воды. Это он мою нравственность якобы
проверял. Да не появись вы тогда не вовремя, Анна Васильевна, ваш
интеллигентный супруг быстренько проверил бы ее методом глубокого научного
тыка! И нечего меня глазками стричь, сами знаете, что правду говорю.
– Аня, о чем это она? – Дима поднял от бумаг страдающие
глаза.
«Да она пьяна, паразитка! – осенило вдруг Аню. – Вот откуда
ее уверенность в себе! Это совсем не та девочка, которая только позавчера…
Боже, неужели это было позавчера?! Словно бы сто лет минуло! – которая только
позавчера захлебывалась слезами на вокзале Комсомольска. Не та, которую я била,
била, била по щекам. Сейчас, того и гляди, сама на меня набросится! С нее
станется открыть Диме всю правду наших с ней разговоров… – Мгновенный приступ
паники чуть не вышиб слезы из глаз, но тут же возникла куда более страшная
догадка: – Если Ирка пьяна, алкоголь мог оказаться в молоке. Вот почему так
быстро заснула Лидочка! Она спит пьяным сном!»
И мысль, никогда не покидавшая ее, мысль о пагубной Иркиной
наследственности, отягощенной теперь врожденным пристрастием к алкоголю, – а
это когда-нибудь непременно обнаружится у девочек, – придала ей храбрости,
пробудила прежнюю силу ненависти к этому очаровательному и смертельно опасному
существу («И змея красива, – говорят в народе, – да только зла!»), помогла
расправить плечи, надменно вскинуть голову и бросить, глядя на Ирку свысока:
– Пошла вон, потаскуха!
Ох, как ее перекосило, эту барачную хамку! Конечно, она
привыкла к интеллигентскому сюсюканью Литвиновых, а когда заговорили на ее
собственном языке, так это пришлось не по нраву! Прекрасные черты исказились
ненавистью, ангельский голосок Лючии де Ламермур сделался таким же скрипучим,
как у соперницы:
– Уйду, не бойтесь! Мне рядом с вами одну лишнюю минуту
пробыть противно! Только сначала прочитайте это свидетельство. А потом я уйду…
или останусь, это уж вы как сами пожелаете.
Представить, как она пожелает, чтобы Ирка осталась, у Ани не
хватило фантазии. Она уничтожающе усмехнулась – и вдруг встретилась глазами с
Димой. Муж протягивал ей неряшливые Иркины бумажонки – свидетельство, как их
громко окрестила эта нахалка, – и у него были при этом совершенно мертвые
глаза.
У Ани невольная дрожь прошла по телу, ну а когда она
взглянула на неровные, порою безграмотные строчки, дала себе труд вдуматься в
их смысл, ноги у нее подкосились.
* * *
Постепенно ураган восторга, круживший удалую Сонину голову
(мы по-прежнему имеем в виду молодую женщину, которая столь замечательным
образом украла знаменитое полотно «Прощание славянки» и в ком кассирша Люба
признала Соню Аверьянову), несколько поутих, и она начала соображать, куда
идет, что делать дальше. Времени до встречи около Красных куполов у нее море, ведь
рандеву назначено на пять, а теперь только два часа. Конечно, Борис непременно
захочет подержать руку на пульсе и постарается ее где-нибудь перехватить еще до
пяти, он сейчас небось изнемогает от беспокойства – не спохватился ли кто-то в
музее, нет ли за Соней слежки, а то и вульгарной погони.
Она оглянулась. Позади пусто – ни души. Ни человеческой, ни
машинной. Нет – какая-то темно-зеленая «Волга» свернула в проулок. Ну, свернула
и свернула, и бог с ней. И опять – никого.
Слежка? Да никому никогда и в голову не придет!..
Строго говоря, не столько слежки боится и вообще не столько
за свою напарницу тревожится Борис, сколько за судьбу их общего дела. Проще
сказать, не доверяет ей.
Зря. Никуда она с добычей не денется. Хотя бы потому, что
просто некуда с ней деваться. Нет слов, картина великолепна, однако ценна лишь
постольку, поскольку на нее есть покупатель. Увы, на того богатенького
Буратино, кому сегодня предстоит предъявить сокровище, Соня сама, без помощи
Бориса, не выйдет. Можно сколько угодно строить щекочущие нервы замыслы
освобождения от напарника и единоличного овладения той баснословной суммой, – а
таковую уже завтра должны вручить им в Париже в присутствии третьего лица, однако
все эти замыслы не более чем фантастика. Ну в самом деле, не будешь же
слоняться среди десятков (а в иные дни и сотен) иностранных джентльменов,
обвешанных видеокамерами и фотоаппаратурой, таинственно спрашивая: «Икскюз ми,
сэр, не вы ли мистер Джейсон Полякофф из Сиднея? Не вы ли заказали Боре Немкину
ограбление Северолуцкого художественного музея, а точнее, изъятие из оного
бессмертного творения Серебряковой «Прощание славянки»? Это я к тому, что
заказец ваш выполнен, вот он, щекочет мое нагое белое тело. И вообразите,
мистер Полякофф, у меня возникло неодолимое желание кинуть подельника и
получить весь гонорар в мое единоличное владение. А посему не плюнуть ли нам на
знаменитые Красные купола с высокой башни и не проследовать ли скорым шагом к
электричке, не отбыть ли в Москву, точнее – в Шереметьево-2, а оттуда – до
городу Парижу?
Черта лысого! Даже если бы и удалось опознать этого Джейсона
(старикашка небось противненький, ну каким он еще может быть, с таким-то унылым
именем!) и увлечь его в Москву, все равно не миновать встречи там с Борькой.
Загранпаспорта у них есть, билеты куплены загодя, так что на шереметьевской
таможне может разыграться нехилая сцена…
Нет, лучше оставить в покое авантюрные, опасные замыслы и
смириться с судьбой. Пятьсот тысяч баксов – тоже хорошие деньги. Если же лиса
Алиса решит не расставаться со своим котом Базилио, а примет его предложение
руки и сердца, у них образуется «лимончик». Не слабое начало для новой жизни! А
может, и правда пойти навстречу Борису? Он как будто из тех, кто умеет
соблюдать договор. Вот ведь нипочем не соглашался подсунуть заказчику вместо
картины ту копию, что теперь красуется в Северолуцком музее. Безукоризненных,
не отличимых одна от другой копий получилось две: одна, как уже сказано, в музее,
другой… другой можно завладеть при желании. Одной подменили бы Серебрякову,
глупенький Буратино получил бы другую, лиса Алиса и кот Базилио получили бы
свои денежки, и еще у них осталась бы подлинная «Славянка», и ею можно
симпатично распорядиться позже. Интерес к Серебряковой растет…
