– Слушай, давай заведем ребенка, – сказал ей Дима той ночью,
когда, вернувшись из ресторана, где отмечали свой первый юбилей, они упали в
постель и радостно занялись любовью. – Тут у нас один парень в отделе сына
родил – тако-ой экземпляр выдающийся. Все-таки хорошо, когда есть дети, правда?
– Мужики всегда хотят сына, – целуя его в плечо, усмехнулась
Аня. – А вдруг родится дочь?
– Согласен на дочь! – с тем же энтузиазмом воскликнул Дима.
– Одна наша сотрудница – она опять в декрете – приносила показать свое
произведение. Мариночкой зовут. Я прямо влюбился. Такой пушистик кудрявенький,
ручки-ножки в перевязочках, щеки просто-таки на плечах лежат.
– Ага, а потом придется этой Мариночке на диетах сидеть до
изнеможения, – усмехнулась Аня и построжавшим голосом спросила: – Не поняла, в
кого ты все же влюбился: в Мариночку или Мариночкину маму?
– Вот в кого! – припал к ней Дима, и ночь юбилейная
началась, и минула, и все было необыкновенно прекрасно, однако где-то на
окраине сознания поселилась тревога: Дима начал думать о детях, обращать на них
внимание, выходит, ему чего-то не хватает для полного счастья, ему уже мало
одной Ани?
С этих пор они неосознанно, а может, и сознательно не просто
любили друг друга, но «заводили ребенка». Иногда Ане казалось, что после
восторга, испытанного ею в объятиях Димы, просто невозможно не зачать, и она
начинала присматриваться к себе, прислушиваться – однако впустую.
Что за чертовщина? Неужто у кого-то из них не все в порядке
с этим делом?
Прошел еще год. И однажды Дима, последнее время заметно
озабоченный (он отговаривался тем, что конец квартала и года, а их отдел
задерживает отчеты), пришел домой с охапкой белых гвоздик (где только раздобыл?
В конце 60-х в городе Хабаровске гвоздики зимой – сущая фантастика!) и, вручая
их жене, сообщил, что у него замечательная новость: он сдавал анализы и сегодня
получил результат. Отличный результат!
– Какие еще анализы? – испуганно спросила Аня: Диму мучил
застарелый бронхит, неужели он думал, что это туберкулез?!
– А, насчет бездетности, – легким голосом сказал муж. –
Вроде бы у меня все в порядке! А то я здорово комплексовал, если честно!
Аня чуть в обморок не упала. Почему-то вообразила, как Дима
проводит эксперимент своим способностям по зачатию детей: весомо, грубо, зримо.
Даже захотелось спросить: ну и кто, дескать, у тебя, мальчик или девочка?
Однако тут же до нее дошел главный смысл слов мужа. Если у них нет детей, а
супруг вполне здоров, то чья вина в таком случае?
Она испуганно воззрилась на Диму, но глаза его были такими
любящими, руки такими ласковыми, что от сердца отлегло: он ни в чем не винит
свою Анечку, он по-прежнему уверен, что им пока не повезло, но повезет
вскорости, а к врачу ходил только потому, что он такой совестливый и
предупредительный. Не зря грубоватая Анина тетка сказала, едва познакомившись с
Димой: «Ну, Анька, этого теленка ты всю жизнь будешь на веревочке водить!»
Так оно и случилось, если честно, однако сейчас Аня вдруг
ощутила, что веревочка-то может и оборваться…
Разумеется, они немедля залегли в постель и отметили
положительный результат Диминых анализов самым привычным и самым излюбленным
способом.
– Ну я не знаю, – задыхаясь, проворчал Дима, когда смог
наконец издать хоть один членораздельный звук. – Если уж от этого ребенок не
заведется, тогда непонятно, чего ему вообще надо!
Аня засмеялась, но оборвала смех, чтобы Дима не уловил
отчетливой истерической нотки, прозвучавшей в ее голосе. Рано утром она вместо
педтехникума, в котором преподавала русский язык, пошла в женскую консультацию.
Спустя час, на ватных ногах выбравшись из кабинета врача,
она по стеночке дошла до гардеробной и долго переобувалась из больничных
тапочек в сапоги, а потом так же долго надевала пальто. Санитарка, пившая в
гардеробной чаек и с жадным любопытством наблюдавшая за ее неверными
движениями, наконец не выдержала.
– Что, залетела, подруга? – спросила она с фальшивым
сочувствием. – И большой срок?
– А муж в командировке был, что ли? – присоединилась
гардеробщица, опытным глазом меряя Анину талию. – Неужели не берут на аборт?
Пижмы надо попить, может, поможет?
– Пижмы? – тупо повторила Аня, с трудом шевеля губами. –
Ладно, попью…
И так же, по стеночке, вышла из консультации.
Ледяной ветер ударил по лицу и привел Аню в себя. Она даже
смогла улыбнуться, наконец-то постигнув смысл доброхотства санитарок: те ведь
сочли ее обычной неосторожной бабенкой, забеременевшей от любовника, а
«пришить» это дело мужу нет никаких шансов. А между тем дело обстояло с
точностью до наоборот! «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно!»
– кто это сказал с таким глубоким, таким трагическим знанием дела?
Аня повернулась спиной к ветру и пошла на остановку. Сзади
засигналил автомобиль, выруливший из-под арки. Она неуклюже метнулась в
сторону, только чудом вывернувшись из-под колес грузовика, да так и застряла в
сугробе, вдруг подумав, как было бы замечательно, если бы водитель не дал себе
труд посигналить – и наехал на нее. К примеру, мела бы метель, он бы не заметил
Аню… Впервые мечта о смерти посетила ее – как мечта о спасении. От позора и
горя. От уныния и одиночества, что ждут ее теперь. Ведь Дима ее наверняка
бросит, когда все выяснится.
Умереть – и никто ни о чем не узнает. Умереть – и ничего не
объяснять Диме!
Бедняга, сколько он натерпелся позора и беспокойства с этими
анализами, а все зря. Он изначально был ни при чем. Но вот интересно: женился бы
он на Ане, если бы знал, что она бездетна?
* * *
– Эта тварь должна умереть, – тихо, без выражения, сказал
Валера. – Удивительно, что ее до сих пор земля носит.
– Ну, милый, – хмыкнул Пирог. – Она, многотерпеливица, и не
таких носит. Сонька – это еще детский лепет.
Струмилин вскинул брови. По уверениям Валеры, в тех
фотографиях, какие якобы стали причиной самоубийства Кости Аверьянова, детского
было столько же, сколько чаю «Липтон» – в ядерной боеголовке. Струмилин этих
фоток пока не видел, только слышал о них, однако, клялся Валера, у каждого
мужика, кто такого счастья сподобился бы, волей-неволей возникла бы мысль: а
как он сам поступит, если узнает такое о своей жене?
Небось сто из ста сказали бы: «Убью!» Но девяносто девять из
этой сотни присовокупили бы: «Эту суку!» Костя же…
Вот именно.
