Джейсон даже оглянулся в поисках мифической кареты – и к
своему изумлению, обнаружил ее приткнувшейся к тротуару. Карета темно-зеленая,
марки «Волга», правда, без шашечек на дверцах, однако говорят, что русские
«чайники» берут куда дешевле государственных грабителей. Он уже сделал шаг в
этом направлении, как вдруг раздался громкий женский визг. И Джейсон обнаружил,
что Анрио, без устали прыгавший вокруг Сони с одурело-счастливым видом
(совершенно верно говорила прабабушка Варвара: «Все мужики одинаковы, все кобели!»),
вырвал-таки поводок из рук женщины с сиреневыми волосами.
Обретя свободу, Анрио подпрыгнул особенно высоко, лизнул
Соню в нос – и понесся куда-то прочь, потеряв голову от восторга и волоча
поводок за собой. Следом, простирая руки и призывая «Анрюшечку пойти домоюшки»,
с необыкновенной скоростью бежала его несчастная сиреневолосая водительница.
Скоро они затерялись меж бессмысленного нагромождения зданий.
Соня какое-то время смотрела им вслед, потом, пожав плечами,
скользнула невидящим взглядом по Джейсону и вошла в подъезд дома номер 49.
Он для нее просто не существовал! Она его даже не заметила!
Как говорят эти краснобаи русские, Соня его в упор не видела!
Джейсона это так оскорбило, что все разумные мысли вмиг
вылетели у него из головы. Черта лысого он вот так утрется и гордо уйдет,
оставив мошенницу пребывать в блаженной уверенности, будто ее нечистое дело
осталось не разгаданным тупым австралийцем. Надо бросить ей правду в лицо. Да
еще пригрозить судебным разбирательством. А что? Разве подлый обман Джейсона –
не попрание его человеческих прав?
Образ международного трибунала в Гааге уже заколыхался пред
возмущенным воображением Джейсона. Он шагнул вслед за Соней, намереваясь
догнать ее, как вдруг увидел, что дверцы зеленой «Волги» распахнулись и оттуда
вылетели два молодых человека. Один был тощ, губаст и рыжеволос, другой
производил впечатление припорошенного серой пылью. Молодые люди наперегонки
бросились к подъезду, в котором скрылась Соня. Мимо Джейсона они промчались, не
обратив на него ни малейшего внимания, и тот невольно уловил обрывки их
разговора:
– Настоящая Сонька! Настоящая!
– Смотри, чтоб опять не было осечки. Убью, если что…
– Да бро-ось! Какая может быть осечка? Я ж с ней, сучкой, в
пятом классе учился!
– Ну, тогда в темпе. Ох, доберусь я до нее…
– Слышь… – Рыжий запнулся уже на пороге подъезда. – А как ты
думаешь, та, другая, в красном платье, все еще лежит в Женькиной квартире?
– А куда ж ей деваться? Или решила пойти переодеться?
Мертвые, знаешь ли, ходить не могут.
– Ох и запашок там небось!
– А ты нос зажми. И ходу, ходу!
Рыжий и Серый ворвались в подъезд.
Джейсон затоптался на ступеньках. Похоже, он вот-вот станет
невольным свидетелем преступления. И жертвой его падет не кто иная, как
разбившая ему сердце Соня Богданова. Ну вот она и накликала кару небесную на
свою победную головушку! Как говорится, по делам вору и мука!
И тут благородное сердце Джейсона Полякофф дрогнуло.
Все-таки два года его жизни были освещены – и освящены! – любовью к этой
женщине. Она принесла ему огромное горе, но приносила и огромную радость.
Пожалуй, жестоко, даже подло будет вот так уйти и бросить ее на растерзание
этим двум молодчикам – у таких наверняка руки по локоть в крови невинных жертв.
Они упомянули какую-то «ту, другую, в красном платье», труп которой, вероятно,
уже начал разлагаться…
Необходимо предотвратить новое преступление! Он остановит
злодеев, а спасенной Соне горько бросит в лицо: «Да знаешь ли ты, кому обязана
жизнью?»
Джейсон сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил
миниатюрный электрошокер. Перед другими моделями, требовавшими
непосредственного контакта с объектом (что не всегда безопасно для субъекта!),
у него было особое преимущество: этот шокер выбрасывал из себя парализующие
нити в пять тысяч вольт, способные в радиусе нескольких метров уложить какого
угодно громилу как минимум на четверть часа.
Решительно откинув со лба волосы, Джейсон ворвался в
подъезд.
* * *
– Какого беса они все здесь находят? – жизнерадостно шепнул
Борис Немкин своей спутнице, с видом глубокого превосходства глядя на толпу
иностранцев, снующих меж двух знаменитых северолуцких храмов, по команде
экскурсоводов то дружно задирающих головы, то поворачивающих их направо и
налево, то столь же дружно потупляющих взор. Все вместе здорово напоминало
зарядку для измученных остеохондрозом заграничных шей.
– Не беса, а бога, – огрызнулась стоявшая рядом с ним
молодая женщина, и Борис покосился на нее с некоторым недоумением.
Его боевая подруга явно не в себе. Нынче утром, когда шли на
дело, была решительна, невозмутима и спокойна как лед, а сейчас ее ощутимо
трясет, взор мечется, она непрестанно и нервически потирает пальцы, словно
какая-нибудь леди Макбет, выходящая из спальни очередной жертвы. «Нет, с рук
моих все океаны мира крови смыть не смогут!»
И это упоминание о боге… неужели начинает проявлять себя
загадочная славянская душа, которой положено непременно приступить к раскаянию
после очередного грехопадения?
– Девуля, – ласково сказал Борис, – малютка, ну что ты?
Он всегда звал свою приятельницу, бывшую одного с ним роста,
а на каблуках – гораздо выше, всякими уменьшительно-ласкательными именами:
девуля, лапуля, крошка, малютка, малышка и так далее. Это помогало Борису
чувствовать себя сантиметров на десять выше, как и положено настоящему мужчине.
Другое дело, что она терпеть не могла всех этих наименований, особенно
морщилась при слове «девуля». Поэтому Борис Немкин чаще всего называл ее именно
так.
– Успокойся, Девуля! Ведь все сошло отлично, да? На тебя
никто и внимания не обратил, весь удар принял твой героический Борик. Хотя,
надо признать, и я отделался легким испугом, даже справку о состоянии на учете
в психушке предъявлять не пришлось. Принял на грудь порцию трясущегося
старушечьего возмущения и отбыл – не то со щитом, не то под щитом, никогда не
мог упомнить, как следует говорить.
Она вдруг хихикнула – да так громко, так нервно, что
какой-то поджарый заграничный мен покосился на нее испуганно.
– Спокойно! – приказал Борис шепотом, шныряя вокруг злыми
глазами. – Спокойно, Девуля! Совсем ни к чему привлекать всеобщее внимание.
Что, возникли какие-то проблемы и я о них не знаю?
