– А ну, стой! Убери руки!
Лохматый парень вздрогнул, обернулся – и глаза его стали
трогательно, по-детски большими. И он почему-то не только отдернул руки от
картины, но и начал поднимать их вверх.
Джейсон проследил за направлением его взгляда – и ощутил,
что его собственные глаза тоже лезут на лоб. Борис, потный, всклокоченный, как
бы еще более намасленный, чем обычно, сжимал пистолет и медленно водил дулом от
лохматого незнакомца к незнакомцу высокого роста, застывшему рядом с Соней
номер два.
Джейсон немного разбирался в русском оружии и сразу узнал
«макаров». Как говорят русские, убойная сила! Вдобавок на стволе глушитель…
Борис держал опасное оружие умело, да и выражение лица не
предвещало ничего веселого, сразу видно было, что Немкин не замедлясь пустит
пистолет в ход:
– Ну! Встать к стене!
Лохматый послушался. Тот, в белом халате, мешкал, и тогда
Борис вцепился в руку второй Сони, рванул к себе, обхватил за горло и приставил
дуло к ее виску:
– Считаю до трех.
Незнакомец в белом халате сверкнул на него сузившимися
глазами, но повиновался. Тогда Немкин оттолкнул от себя девушку, да так, что
она не удержалась на ногах и упала в разлапистое кресло, стоявшее недалеко от
кровати. Попыталась вскочить, однако Немкин замахнулся на нее пистолетом:
– Сидеть! – И вторая Соня повиновалась, затравленно
оглядывая комнату.
– Ни суя хебе! – на каком-то неведомом Джейсону диалекте
сказал лохматый парень, упершись глазами в первую Соню. – Лида… Лидочка, это
ты?! Что ты здесь делаешь, Христа ради? Неужели в очередной раз потеряла
память?!
В голосе его звучало злое ехидство, и первая Соня так и
вспыхнула:
– Заткнись, Леший! Какого черта тебя сюда принесло?!
– Ну как же, золотко? – Леший попытался недоуменно развести
поднятыми руками, однако Борис перевел на него дуло, и тот оставил попытку. –
Во-первых, Бориска остался должен мне за… сами знаете, за что. А во вторых, ты
просила встретить тебя с московского поезда? Я встретил. Ты просила тебе
помочь? Я и помогаю. Правда, не тебе, а твоей сестре, но какая, в сущности,
разница? Вас ведь не отличишь, близняшек.
Матушка Пресвятая Богородица! Глаза Джейсона уже устали
недоуменно вытаращиваться. Расскажи ему кто-нибудь еще сегодня утром, что он
попадет в такую переделку – не то Шекспир, не то водевиль, – поднял бы того
человека на смех. Близнецы! Нет, просто невозможно поверить…
Вот почему Борис и его сообщница так удивились, когда он
назвал ее Соней Богдановой. Ее, оказывается, зовут Лида. Лида – в сером
костюме. А та в красном, чрезмерно открытом сарафане, – Соня.
Та самая, настоящая Соня Богданова…
И Джейсону вдруг захотелось повторить вслед за лохматым
Лешим – с теми же интонациями умиления и восторга: «Так вот ты какой, цветочек
аленький!»
Но вместо этого он высказал то, что было на сердце:
– Я так счастлив, что вы живы, Соня!
– В чем дело? – насторожился Борис. – Вы знакомы?
– Это мы с вами знакомы, – с ненавистью взглянула на него
Соня. – Припоминаете, добренький свидетель моего отвратительного алиби? С вами
– знакомы. Ну и с сестрицей моей вчера утром я имела большое счастье
познакомиться. А этого типа вижу первый раз в жизни.
– Мы знакомы заочно. – Джейсон обиделся на «типа» и не смог
этого скрыть. – Вы мне писали в Австралию, помните? Вы откликнулись на мое
объявление в газете, прислали фото, а потом видеокассету. Вы согласились
приехать ко мне в Сидней. Я даже выслал вам деньги и билет. Но потом вы попали
в аварию – как ваше здоровье, кстати? Все прошло, надеюсь? Я так переполошился,
что решил немедленно выехать в Россию. Но получил письмо о вашей смерти. Это
случилось два года назад, и не могу выразить…
Джейсон умолк. Он и сам не ожидал, что воспоминания причинят
ему такую боль. Не ожидал, что возможность смотреть на Соню причинит ему такое
счастье…
– Я никогда в жизни не писала ни в какую Австралию, –
растерянно пробормотала Соня, оглянувшись на парня в белом халате, и Джейсон
вдруг ощутил ужасную ревность к нему, почти ненависть. Догадка ударила в
сердце, и он спросил высокомерно:
– Господин Аверьянов, я полагаю?
– Вынужден вас огорчить, – столь же высокомерно ответил тот.
– Моя фамилия Струмилин.
– Костя Аверьянов был моим мужем, – быстро сказала Соня. –
Однако он умер год назад.
– Как долго вы были женаты? – взволнованно спросил Джейсон,
и Соня ответила:
– Год.
– То есть поженились в августе позапрошлого, девяносто
восьмого года? – прикинул Джейсон – и ошеломленно покачал головой, потому что
ему все вдруг стало понятно.
– Неужели?.. – пробормотала Соня. – Неужели это подстроил
Костя?.. Он за мной ухаживал, попросил фотографию, а потом вдруг заставил
сняться на видеокассету, так что получился целый фильм. Потом стремительно
сделал предложение, мы поженились, он поселился у нас с мамой и, помню, очень
волновался за ту почту, что приходила в его старую квартиру. Да-да, я
припоминаю какую-то телеграмму из Австралии, Костя что-то страшно врал насчет
нее, мы еще поссорились из-за этого… Ох, боже ты мой… Да нет, не может быть!
Джейсон грустно молчал, поглядывая на нее исподлобья. Теперь
он понимал господина Аверьянова. Тот сперва намеревался сыграть роль свата и
нажиться на простаке австралийце, но потом плюнул на деньги и резко
переместился в мужья этой красавицы. Еще как понимал! Стоило только вспомнить,
сколько начудесил из-за нее он сам, Джейсон Полякофф! Но, во всяком случае,
теперь она опять свободна. И если…
Он с надеждой воззрился на Соню, однако она уже явно забыла
о нем. Ну конечно, что ей в каком-то очередном поклоннике! Теперь она смотрела
на сестру, и выражение лица у нее при этом было такое, такое… Пожалуй, с
подобным выражением Джейсон созерцал бы своих дорогих и любимых Скотти и
Айзека.
– А ну, сними косыночку, – попросила Соня, развязывая шарфик
на шее, и Джейсон только сейчас заметил, что у Лиды совершенно так же прикрыто
горло, только не белым шарфом, а серой тонкой косынкой, затейливо и даже
кокетливо завязанной. Право, можно подумать, что у сестер одновременно заболело
горло, к примеру, у обеих ангина.
Но то не ангина. Просто горло той и другой оказалось
перечеркнуто красным следом удавки…
