– Андрей!..
– Да ничего, – тихо сказал Струмилин, пытаясь сохранить
равновесие, но его так и вело к стене. – Да ладно… – И замолчал.
Джейсон подскочил к Соне и Лешему, помог уложить Струмилина
на пол. Рядом валялся брошенный Лидой матрасик – Джейсон подсунул его раненому
под голову. Парень был в полусознании, хотя рана на предплечье не показалась
Джейсону такой уж серьезной, Струмилина свалил с ног просто первый шок.
Джейсон помог Соне стащить с него рубашку и, оторвав рукав
(ну прямо как в детективном романе, где, в медицинских целях, люди вечно рвут
свои и чужие рубашки!), перетянуть рану. При этом он все время косился на ее
лицо и жалел – как не жалел еще ни о чем в жизни! – что пуля досталась не ему,
что не из-за него льются по бледному лицу эти потоки слез, не его имя шепчут ее
губы.
Вот же напасть, а? Сперва Аверьянов, царство ему небесное,
перешел дорогу, теперь этот Струмилин вывалился из какого-то гиперпространства
– пока еще живой, к сожалению…
Над его головой кто-то хрипло расхохотался. Это Борис.
Джейсон поднял голову – и его даже холодом обдало при виде этого
оливково-бледного, потного, возбужденного лица. В жизни не приходилось ему
видеть такого выражения у своего обходительного партнера! Борис, судя по всему,
переживал миг наивысшего торжества, он бесконечно доволен собой…
«Какая низость! – в ужасе подумал Джейсон. – До чего же мы
докатились, если человек, стрелявший в своего брата по Творцу, испытывает не
страх, не отвращение к себе, не ошеломляющее раскаяние – а гордость, словно и
впрямь совершил нечто достойное восхищения!»
Джейсон внутренне содрогнулся. А ведь он почти уподобился
Борису, на мгновение возмечтав о смерти соперника. В какую же бездну он упал,
общаясь с такими людьми, как Немкин и эта его подружка, которая хладнокровно
душила свою сестру!
Общаясь с ними?.. Да полно! Вся вина лежит на нем. Борис и
Лида – это его творения, его гомункулусы, его франкенштейны. Спрос, как
говорится, порождает предложение, и, если бы он, Джейсон, не занялся скупкой
краденых картин, не ошалел от желания обладать «Прощанием славянки», эти два
монстра не вызвались бы к жизни, не совершили бы сначала ограбление, а теперь и
попытку убийства.
Ясно же – Борис просто промазал, а ведь готов был убить
Струмилина. И Джейсон не остановил его. Нет, не остановил… Вместо этого он
подставил подножку Лешему, тоже рисковавшему жизнью – ради спасения прекрасной
картины, которую, по злой воле Джейсона, сейчас увезут из России навсегда.
Запрячут в его тайной галерее – словно похоронят в гареме прекрасную полонянку.
На потеху одному только султану, тирану, мучителю… И этим тираном, мучителем
станет он, Джейсон.
– Довольно! – Он вскочил и оттолкнул Бориса подальше от
раненого. – Хватит, Немкин! Ни о чем подобном мы не договаривались. Я не
намерен терпеть кровопролитие. Не намерен! Или вы сейчас же уберете оружие, или
мы расторгаем наш договор. Сию секунду. Вы поняли?
Борис и Лида переглянулись. Лида покачала головой, и Борис
повторил ее движение.
– Извините, Джейсон, – сказал он с ухмылкой. – Вы слишком
долго прожили в цивилизованной стране и забыли о том, что такое дикий русский
Восток. Вот когда окажемся в тихом, благостном Париже, тогда и начнем играть по
вашим правилам. А здесь – извольте играть по нашим, если хотите довести свое
сокровище до места. Леший! – Он махнул пистолетом. – А ну, к стене! И руки,
руки подними, если не хочешь улечься рядом с этим «русским героем»! Вот так.
Лида, возьми картину и спрячь. Хватит ей тут валяться и искушать малых сих.
Лида, чье разгоряченное лицо еще хранило следы злых слез,
начала было поднимать блузку, но сердито сморщилась:
– Ой, нет. Мне эта чертова картина все тело исцарапала. Чем
бы ее обернуть?
Огляделась – и подняла с полу чехол от матрасика.
– Хоть этим! – Она горько усмехнулась. – Все-таки
натуральный шелк… лилии Бурбонов…
Лида расстелила чехол на кровати, осторожно вложила холст –
картина вместилась идеально – и начала застегивать «молнию».
– Момент! – быстро сказал Джейсон. – Один момент! Лида,
подождите, не убирайте картину.
Она нахмурилась, но послушалась.
– Соня… – Джейсон перевел дыхание. – Мне нужно кое-что вам
сказать.
Опустился рядом с ней на колени.
– Соня, вы должны простить меня. «Прощание славянки»
требовалось мне для того, чтобы ощущать ваше присутствие, вашу близость. Все
это я затеял ради… ради вас. Я был в вас влюблен, да что – я в вас по-прежнему
влюблен, хотя, наверное, это глупо: влюбиться в мечту. Но теперь я вижу, что
был не таким уж глупцом, потому что вы достойны того, чтобы вас любить и
совершать во имя вас всевозможные безумства. И я докажу это. Соня, прошу вас
стать моей женой.
Струмилин издал тихий стон. Джейсон оглянулся на него.
Никогда не видел столько боли в человеческих глазах! Наверно, рана гораздо
серьезнее, чем казалось на первый взгляд. Но сейчас Джейсону было не до
милосердия, решалась его судьба.
– Если согласитесь, – торопливо говорил он, – даю вам слово,
что найду способ вернуть «Прощание славянки» в музей. Зачем мне копия, если я
буду обладать оригиналом? Нет, подождите, не отказывайтесь сразу! – умоляюще
простонал Джейсон, заметив холодок в ее взгляде. – Я сумею сделать вас
счастливой, клянусь! И картина, эта картина… Все-таки национальное сокровище
уплывет за рубеж, ваш друг рисковал ради него жизнью, а если вы согласитесь…
– Вы вернете ее в музей? – недоверчиво переспросила Соня, и
эхом раздался голос Лиды:
– Вернете в музей? То есть как это? А наши с Бориской труды?
Наш риск? Это все псу под хвост, что ли?
– Разумеется, я выплачу некоторую неустойку, – пробормотал
Джейсон, поднимаясь с колен и только теперь начиная понимать, что его
благородный порыв не столь легко осуществить: устремленные на него глаза Бориса
и Лиды горели яростью. – Мы решим, какую сумму вы сочтете достаточной… в
разумных пределах…
