Конечно, идти единым строем получалось плохо. Корабли находились в разном состоянии. Некоторым требовался ремонт, и идти быстро им не удавалось. Герцог старался уделять внимание всем, но даже после первой ночи на пути домой, несколько судов безнадежно отстали. Паташи перевозили людей на другие корабли, борясь с волной. Капитаны уходили последними, стараясь не оглядываться на тонувшее судно.
Теми, кто отставал, англичане не брезговали. Но шли они вслед за Армадой только до Фрет-оф-Ферта. Далее покинутые командой суда уже никому не были нужны.
Каракка «Рата Санта-Мария рль Коронада», потеряв часть экипажа, все же находилась не в самом худшем состоянии. Де Лейва приказал не делать различий между вельможами и простыми моряками и солдатами. Из собственных припасов он достал все, что можно. Возвращение домой представлялось делом непростым и долгим.
— Вы говорили с де Виларом? — спросил Антонио, улучив свободную минутку.
— Нет, пока не до него, — дон Алонсо выглядел неестественно бледным, — были сегодня задачки поважнее. Дорога нам предстоит непростая.
Антонио внимательно посмотрел на де Лейву. Тот заметил обращенный на него пристальный взгляд.
— Заметно, что я не бодр? — усмехнулся он. — Не обращай внимания. Мой организм привык к подобным переделкам. Воин может проверить себя только на войне. Вот и тебе прекрасный опыт.
— Прекрасный? — возмутился Антонио. — Мы проиграли. Что в таком опыте хорошего?
— Нужно уметь проигрывать. Уметь смотреть правде в глаза, даже такой неприятной. Проще возвращаться домой героем. Попробуй вернуться проигравшим. Попробуй смириться, но не пасть духом, — дон Алонсо вздохнул, — а будет время, подумай над загадкой, которую предложил тебе де Вилар. Почему нет? Толку ему от бумаг уже никакого. Но любопытства ради, было бы интересно посмотреть, чей он на самом деле сын.
О, размышлять теперь времени будет полно. Поговорить с де Виларом? Тоже можно. Он сидит в трюме и никуда оттуда не денется. Разговаривай, хоть каждый день. Честно сказать, Антонио мало интересовало, чьим сыном является Риккардо де Вилар. Все чувства притупились, включая любопытство.
Антонио вернулся к себе в каюту. Он старался лишний раз не тревожить пожилого слугу, который с трудом передвигался по судну, кроме крайней необходимости. Да о чем просить? Какие указания давать? Антонио покрутил головой: тесное помещение не давало простора для фантазии. Сесть на кровать, лечь — вот вся забава.
Тьма окутывала каюту. Фонарь с зажженной свечкой болтался под потолком, освещая небольшой пятачок посреди комнаты. Как он частенько делал раньше, Антонио пошел на палубу развеяться. На этот раз следить было не за кем. Де Вилар сидел под замком, слуга кормил на дне рыб. Антонио даже позавидовал матросам, сновавшим по кораблю. Они зверски устали, но у них были приказы, которые следовало выполнять. Это заполняло голову и душу, не позволяя впадать в отчаяние.
Вокруг вода, вдали берег — одна и та же картина ежедневно. Англичане потихоньку отставали, так что скоро они перестанут вносить в нее какое-то разнообразие. К берегу очень хотелось пристать. Все равно к какому. Просто почувствовать под ногами земную твердь, вдохнуть обычный, не соленый воздух, не слышать плеск волн. Первые дни, когда Антонио находился на каракке, волны навевали на него умиротворение. Сейчас их шелест раздражал.
— Грустишь? — де Лейва тоже, видимо, не хотел оставаться в каюте. — Я проверил припасы. Если нигде не причалим, еды не хватит даже на половину пути. У остальных дела обстоят не лучше. Мясо и рыба закончились на всех судах. Так по крайней мере сообщает герцог.
— Сколько нам идти до Испании? — спросил Антонио.
— Капитан говорит в лучшем случае месяц.
— Мы продержимся?
— У тебя есть другие предложения? — подмигнул де Лейва.
13 августа 1588 года Северное море
Вроде хуже некуда. «Нет, вниз падать можно беспредельно», — философски заметил Антонио, узнав об очередном приказе Медина-Сидонии. Он старался держать себя в руках, но слезы навернулись на глаза помимо его воли, когда любимая лошадь, с которой он делился последними сухарями и водой, полетела в воду.
— Не удалось нам сойти с тобой на берег, — говорил Антонио, не в силах оторвать взгляд от страшного зрелища. Лошади не понимали, что происходит. Почему люди, трепавшие их по гриве, протягивающие сухарь на ладони, нашептывавшие им что-то на своем языке в ухо, почему эти люди сбрасывают их в море? Спросить бы, но лошадиного ржания они не понимали. В глазах животных застыла боль. А море уносило лошадок в тот рай, который не на земле.
— Выхода другого нет, — губы де Лейва искусал до крови. Он сдерживал свои эмоции, но равнодушным остаться не мог, — нам людей кормить нечем. Поить тоже, — он хлопнул Антонио ладонью по плечу, — не смотри. Уйди с палубы.
Антонио помотал головой:
— Я бы свою оставил. Мы бы погибли вместе. Так честнее.
— Приказ герцога. Ни одну лошадь нельзя оставлять на борту.
Проходивший мимо матрос услышал последнюю фразу. Он повернулся:
— Кто отдает такие приказы? — возмущенно воскликнул бородач. — Нам есть нечего. Лошадей хотя бы съели. Но нет! Выбрасывай в воду! Живую еду! Не повезло нам с адмиралом.
Когда матрос отошел подальше, де Лейва произнес:
— А ты говоришь, оставить. Не в море сбросили бы, так съели. Неизвестно, что хуже.
Антонио завернулся в плащ. Отчего его била дрожь, он уже не понимал: то ли от охватившего ужаса, то ли от адского холода. Скорее всего, от того и от другого.
17 августа 1588 года Северное море, близ Оркнейских островов
Чувства притупились. Прошел шок первых дней. После гибели лошадей Антонио иногда ночами вскакивал от стоявшего в ушах непрекращающегося ржания, переходящего в сплошной стон и плач. Морда любимой лошади приближалась ближе, ближе… Когда ее большие глаза начинали смотреть с немым укором прямо в его, Антонио просыпался. Он садился на кровати, обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону.
Но днем Антонио про лошадей не вспоминал. Он тенью ходил по каракке, натыкаясь на таких же, как он неприкаянных, покинутых людей. От холода пар шел изо рта. Потрескавшиеся губы забыли, что такое улыбка, не говоря уж про смех. Рваные, истлевшие рубашки и штаны не согревали, а чего-то потеплее у солдат и матросов не было. По сравнению с ними Антонио в своем неизменном плаще чувствовал, словно он закутан в меха. Хотя по правде говоря, толку от плаща было не много: за ночь он не просыхал до конца, на холоде покрываясь ледяной коркой. А под плащом у Антонио рубашки тоже прохудились. Единственным представлявшим ценность предметом одежды оставались крепкие сапоги.
Де Лейва из всех оставшихся сил пытался поддерживать друзей, собирая их в своей каюте. В прекрасной позолоченной посуде лежали прогорклые сухари, в бокалах плескалось прокисшее вино, скорее напоминавшее уксус. Никто не жаловался: лучше сухари, чем мясо, в котором копошатся черви. К тому же все знали, сухарей и тех осталось мало.
