— Да почти такие же, как и у нас.
— Ну тогда ты меня понимаешь… Вон, отучился я на инженера. Не спал по ночам, не ел досыта, высшее образование получал. И доучился — зарплата в два раза меньше, чем у рабочего. Правильно это?
— Неправильно.
— Вон при Сталине, что бы о нем сейчас ни говорили, инженер инженером был, получал хорошо. Люди к образованию стремились, к профессии. А сейчас хоть в цех горячий возвращайся с голодухи. Хотя у меня одиннадцать рацпредложений… Эх, да чего я тебе плачусь, танкист. Никогда свои заботы на других не перелагал.
Поливанов внимательно глядел на Ильясова. Просчитывая лихорадочно, что делать дальше. Потом решился, махнул рукой. Он был на тысячу процентов уверен в своей правоте. Хотя и понимал, что делает что-то не то. Но по-другому никак не получается.
Заполнив быстро протокол, он протянул его Ильясову:
— Прочитайте и распишитесь.
Инженер, не глядя, поставил подпись.
— А что не прочитали? — спросил Поливанов. — Может, я вам там лишнее убийство приписал.
— Да что читать-то? Если вы так, товарищ милиционер, от имени нашего советского государства поступили, тогда мне и жить незачем — делайте со мной что хотите.
— Тоже верно, — Поливанов встал, открыл сейф, вытащил бутылку армянского коньяка «Ахтамар», которую достал Абдулов на представительские нужды и на обмывание особо выдающихся достижений. Разлил напиток с божественным коньячным ароматом по стаканам в неизменных чекистских подстаканниках со щитом и мечом.
— Ну что, солдат, махнем за мир на земле. И чтобы нашим детям не испытать того, что довелось нам.
Чокнулись. Выпили.
— Так что со мной дальше? — спросил Ильясов.
— Сейчас пропуск подпишу. Проедетесь на машине с нашим сотрудником домой. Он изымет у вас облигацию, по миновании надобности вернем.
— Хорошо.
— Или еще по одной махнем?
— Ну, если только на донышке. Мне еще на работу.
Глава 25
Радио выдало очередную порцию новостей.
«В продажу поступили первые экземпляры автомашины «Москвич-408» производства Московского завода малолитражных автомобилей, не уступающие лучшим зарубежным моделям…
Общественными контролерами Киргизии выявлен факт занижения в несколько раз данных о наличии скота в частном секторе. В результате частник, у которого числится в десять раз меньше овец, сдает мясо и шерсть наравне с государством. Частные отары можно встретить и у Амударьи, и на пастбищах Кызылкума. Честные колхозники требуют обуздать обнаглевших собственников»…
Поливанов стоял у окна и смотрел на улицу, за которую сегодня взялась жара. Какое-то двойственное чувство владело им. С одной стороны, обрубалась перспективная версия. Казалось, счастье рядом, а синяя птица махнула крылом и растворилась в небе. Это если красиво сказать. А если по-простому — это называется облом. Притом хороший такой, качественный. Висит мочало, начинай все сначала… С другой стороны — какое-то внутреннее сопротивление возникло у Поливанова, когда он еще изучал материалы на Ильясова. Когда читал биографию этого человека, вместе со всей страной честно разделявшего все беды и горести, честно воевавшего, честно трудившегося. Когда читал документы, где проскакивало: «Ильясов — добрейшей души человек, всегда поможет», «Ильясов видит, человеку грустно, всегда улыбнется, скажет доброе слово». Как профессионал, подполковник понимал, что у человека может быть множество масок — для дома, для работы и для краж и убийств — все разные. Но все равно что-то протестовало в нем, хотелось, чтобы именно этот человек оказался невиновным.
Абдулов поехал изымать облигацию, Ганичев был на выезде, а вечно говорливый Маслов, видя, что в душе начальника гуляют ураганы, притих и решил не лезть со своими ремарками. Если начальнику что надо — сам все скажет. Что просили срочно сделать — опер сделал. А подполковника, судя по всему, день ждет нелегкий.
В кабинет заглянул лейтенант в зеленой форме:
— Товарищ подполковник, вас к замначальника Управления.
— Сейчас буду.
Поливанов взял свой неизменный блокнот в обложке из свиной кожи и направился по коридорам Управления, кивая встречным, которых успел по какому-то поводу узнать за время командировки.
В кабинете его ждали заместитель начальника Свердловского управления Рославлев, замначальника МУРа Лопатин и представитель Управления милиции министерства Сидоров.
«Ну чисто тройка, — усмехнулся про себя Поливанов. — Ревтрибунал. И сейчас придется оправдываться».
— Присаживайтесь, Виктор Семенович, — жестом пригласил садиться замначальника Свердловского управления.
Поливанов уселся за стол, положил перед собой блокнот и карандаш.
— Ну и зачем вы отпустили Ильясова? — прищурился, как на врага народа, Лопатин.
— Да не виноват он, — ответил Поливанов. — Не имеет к убийству никакого отношения.
— Ты уверен? — спросил Сидоров.
— Уверен.
— И как вы это увидели, товарищ подполковник? — замначальника МУРа решил держаться официального тона.
— По человеку. По его голосу. Поведению. По его месту в этом мире, наконец.
— А глаза, они вам как, никогда не изменяют? — настырно продолжал давить Лопатин.
— Иногда изменяют. Но не в этом случае. Он не виновен.
— Семеныч, а главный вопрос — облигация, — произнес Сидоров. — Где он ее взял? Номерочки совпадают — никуда не денешься.
— Есть объяснение.
— А какое?
— Какое-то есть, — уверенно сказал Поливанов. — Узнаем.
— А не легче было задержать подозреваемого на трое суток, а потом узнавать? — поинтересовался Лопатин.
— А давайте всех в городе задержим на трое суток и у всех все узнаем! — вспылил Поливанов.
— Ну, ладно, товарищи, — примирительно произнес заместитель начальник Свердловского управления. — Мы одно дело делаем. И все точки зрения имеют право на жизнь, если они доказательны.
— И все-таки эта облигация висит, как нож гильотины, — сказал Сидоров. — И нужно с ней окончательно разобраться.
— И вопрос еще не закрыт, — вставил реплику Лопатин.
— Если я не прав, положу удостоверение на стол, — сказал Поливанов. — Значит, я в жизни ничего не понимаю и мне в органах места нет.
Он никогда не бежал от ответственности. И всегда готов был заплатить за свои поступки по полной. И служил еще в те времена, когда слова «отвечаешь головой» носили буквальный характер — за неправильное решение можно было лишиться жизни.
— Семеныч, не кипятись, — строго произнес Сидоров и хмыкнул: — Вот дело загубим, тогда все и положим удостоверения на стол…
