— Что но?
— Испугался. Страшный он какой-то был.
— Разглядел его?
— Как вас. Я же разведчик.
— И узнать можешь?
— Как вас.
— А прокатиться на милицейской машине к нам не хочешь?
— Спрашиваете! — мечтательно произнес Алешка. — Я под арестом, а тут… Эх, бабушка не отпустит.
Начались долгие переговоры. Маслов выслушивал что-то о ранимой психике ребенка. И контратаковал железными доводами о том, что никто не отменял обязанность советских людей помогать органам правопорядка.
В общем, поехали в Управление с Алешей и его бабушкой. Еще для допроса привели педагога. Работа с малолетними — это страшная морока. Нужны при проведении следственных действий родители, учителя.
Когда все было утрясено, оперативники Алешку допросили, составили с его слов описание преступника. А потом вместе с ним засели за альбомы.
Альбом для оперативника вещь почти такая же необходимая, как авторучка и блокнот, и куда более нужная, чем пистолет. На их страницы попадают фотографии ранее судимых, а также вызывающих оперативный интерес. Есть альбомы по видам преступной деятельности — воры, разбойники. Толстые фолианты, на каждой странице фотография с номером, фамилией, именем, отчеством, датой рождения и краткой уголовной биографией — когда, где, по какой статье судим.
Алешка с интересом листал альбомы, но постепенно уставал, и тогда Маслов отпаивал его чаем, кормил печеньем с конфетами, перекидываясь историями за жизнь. Потом ребенок находил себе силы вновь приняться за работу.
Три часа пролетело. И вдруг Алешка ткнул пальцем в жутко неприятную, классически уголовную физиономию:
— Вот этот!
— Точно?
— Да я ж разведчик будущий! У меня память знаете какая!
Маслов пододвинул к себе альбом. И прочитал: «Калюжный Анатолий Владимирович, 1933 года рождения, судим по статьям 162 и 167 УК РФСР, уголовная кличка Куркуль»…
Глава 34
— Все, надоело, еду в Курятино, — объявил младший Калюжный, потирая заросшую щетиной щеку и глядя на брата, который целеустремленно и зло колол приобретенные вчера по дешевке и наверняка ворованные дрова.
— Что ты там забыл, малахольный? — спросил Куркуль, взмахивая топором. Движение отдавалось болью в голове, которая раскалывалась после вчерашней самогонки — ее купили по случаю с рук в Нахаловке. Там самогон всегда приличный был, а этот какой-то не такой.
— Машку забирать. Вон, оглянись. Дом запущен, бабы нет. А она выкаблучивается. Мол, не хочу с тобой жить, ты такой-сякой. А какой?
— Ты, брат, красавец, — с кряканьем Куркуль разбил очередное полено.
— А она дура, — Таксист раскурил болгарскую сигарету «Шипка» с изображением на пачке монумента, благодаря которому их прозвали «Братская могила». — Почему бабы дуры?
— Потому что бабы.
— А… Возьму ее за шкирку. Пусть работает.
— А дочка? — Куркуль перевел дыхание и поставил на землю тяжелый топор.
— А дочка пусть у тещи, ей там лучше. Нечего ей здесь делать.
— Тоже верно, — кивнул Куркуль, и на миг его лицо просветлело. Племянницу он любил. В груди что-то щемить начало, когда впервые взял ее на руки. И понял, что за нее порвет всех. Остальных в жизни он только терпел, и то обычно не слишком долго. — Инкассаторов положим, ей обновки надо справить. И там конфет всяких, апельсинов, чтобы порадовать.
— Угу, — кивнул Таксист, которому на дочку было наплевать, и голова была занята другими заботами. — За косы Машку и сюда. Пусть при муже живет. А то взяла моду. Проститутка!
— А не поедет? — без интереса спросил Куркуль, которому было совершенно все равно.
— А не поедет — убью.
— Это ты загнул.
— А чего? Сколько народу убили. Одной Машкой больше будет.
Куркуль так и не понял, говорил его брат серьезно или нет. Но Машку убивать пока в его планы не входило. Для начала втихаря починать инкассаторов — и будет им счастье.
— Ну, ты разошелся, — покачал головой Куркуль.
— А чего? Пусть знает.
А ведь младший Калюжный говорил на полном серьезе. И Куркуль вспомнил слова Грека — как человек первую кровушку выпьет, так или сломается, в грязь рухнет, или ему понравится и жить без нее не сможет. Похоже, им понравилось. И хотелось еще раз испытать это всесилие власти над чужой жизнью и смертью.
Да, им уже не остановиться — вдруг совершенно четко осознал старший Калюжный. Так до конца им и мчаться в этом кровавом угаре. Не ровен час, придется и дом бросать, и идти в неизвестность с Греком. Злодействовать, кровь лить и добра наживать. А дальше что? Свалить бы в Финляндию. Как братан говорит — туда уже какой-то Остап Бендер валил, не получилось. Но у них может получиться. Если, конечно, Грек порожняк не гонит… А если гонит, то они его убьют. Можно было бы и сейчас убить, и концы в воду, но вот эта жажда крови, которая мучить их будет и толкать на новые дела. Тут им Грек очень даже нужен будет с его мозгами.
Голова у Куркуля разболелась еще больше. Не опохмелился ведь! Да еще мысли эти тревожные. Так и бегают. А он не любил, когда их много. Они мешают какой-то ясности жизни.
— Когда поедешь? — спросил Куркуль.
— Послезавтра.
— Я тебе деньги дам. Купи чего-нибудь племяннице. — Куркуль задумался и добавил: — Нет, сам куплю. Ты пропьешь.
— Ты за кого меня держишь? Чтобы я для дочки деньги пропил!
— Пропьешь.
— Пропью, — вздохнув, согласился Таксист. — И все-таки Машка поедет со мной. Потому что я так сказал… Иначе порешу, суку…
Глава 35
Радио строчило новостями.
«В атомном центре в Иншасе, близ Каира (ОАР), пущен в эксплуатацию атомный реактор, изготовленный в СССР по заказу ОАР и смонтированный на месте с помощью советских специалистов. Реактор имеет тепловую мощность, эквивалентную 2000 киловаттам.
Советские ученые завершили большой поход по ледяному куполу Антарктиды. Шестнадцать полярников за 78 дней прошли на мощных гусеничных машинах около 3300 километров по местам, где не ступала нога человека».
После новостей пошел музыкальный обзор. Строгий диктор разбирал западных кумиров:
«Они назвали себя «Битлз» — словечком, которое можно перевести с английского как жучки, стукачи или попрыгунчики. Они и не рассчитывали на всемирную славу. Это было просто дурачеством — вопить, прыгать и трястись под музыку, исполняемую на стиральной доске и других подобных инструментах. Несколько месяцев назад на самодельном концерте удалой четверки в Ливерпуле одна из слушательниц упала в обморок. Это психическое заболевание неожиданно оказалось очень модным. О «Битлз» заговорила печать, им были предоставлены лучшие концертные залы, из-за них ссорились радио и телевидение. Было выпущено полмиллиона пластинок с записями «ливерпульского шума». Четверка обзавелась гитарами, но манеру исполнения не изменила, разве стала еще визгливее. Впрочем, поклонники «жуков-попрыгунчиков» поднимают на их концертах такой вой, что самих артистов и не слышно. Зато видны перекошенные рты, хулиганские, закрывающие весь лоб челки. Эпидемия продолжается».
