Таким образом, в польский вопрос постоянно вмешиваются имперский служащий Бернард из Бломберга и обергебитсфюрер Наберсберг. Они имеют определенные полномочия, так как приглашены именно тобой. Но им еще долго предстоит набираться опыта, что пока они делают без особого успеха. Как ты можешь убедиться из приложенного письма, в вопросе «Швейцарской защиты», несмотря на твои указания, все происходит с точностью до наоборот… Если те же самые люди были обрадованы, когда сбросили с борта корабля Керскена, который действовал хотя и резко, но все-таки выполнял свой долг, то я теперь не могу смотреть ему в глаза.
В противоположность этому 23 октября я буду вынужден поставить перед Малым Советом вопрос ребром: или-или. Господин Лёш еще не выведен из числа сенаторов и продолжает управлять как воспитатель подрастающего поколения руководителей. Едва ли с этической точки зрения обновление народа предполагает обсуждение среди сенаторов и коллег проблем супружеской неверности. Я не знаю, существует ли в академической среде нечто подобное высшему партийному суду и армейскому суду чести. Об этом надо спросить господина Руста, который вручил ему в руки вопросы этнополитического воспитания…
Это лишь некоторые из личных вопросов, без ответа на которые я, собственно, не могу себе представить продолжение работы, которая могла бы принести хотя бы какую-то пользу. Вместе с тем эффективная защита едва ли возможна при нынешних условиях, когда происходит безответственное вмешательство различных партийных инстанций. Честь людей занимающихся внешнеполитической народной политикой должна защищаться хотя бы потому, что они не имеют возможности говорить вслух о многих делах, чтобы дать отпор любому крикуну, который обладает хотя бы минимальными политическими полномочиями…
Письмо Рудольфа Гесса, адресованное Карлу Хаусхоферу
Мюнхен, 23 октября 1934 года
Дорогой, высокочтимый друг!
На твое письмо я хотел ответить как можно быстрее, еще до очередного вылета в Берлин.
Прежде всего я очень благодарен тебе, что ты последовал моему совету и не стал провоцировать цепочку событий. Я полагаю, что тебе удастся и далее не сводить взаимные счеты. Я думаю, что в ближайшее время ты сможешь изменить свое мнение о Боле в лучшую сторону. Само собой разумеется, я создам необходимые для этого предпосылки. Ты знаешь, что я буду прикрывать тебя до самого последнего. Это мне удается без особых проблем. Я готов поддерживать и других сотрудников «Фольксдойче Совета», если буду убежден, что у них чистая совесть. Конечно же, Альбрехт по-прежнему может приходить непосредственно ко мне с вашими заботами. Охотно сообщаю, что запланировано сделать перед гауляйтерами доклад, посвященный работе с фольксдойче. Кто будет его делать, мы должны обсудить отдельно.
Сведения о том, что фон Риббентроп и Боле включены в состав совета, являются строго конфиденциальными. Как ты знаешь, столь же секретными являются сведения о моей и Керскена причастности к работе совета. Я могу признать, что злополучный случай был совершенно бестактным. О польском вопросе я уже беседовал с Ширахом. Он обещал заняться поведением Наберсберга. Теперь я жду ответ относительно Бернарда. Я буду беседовать на этот предмет с Боле. Относительно «Швейцарской защиты» я не отдавал никаких указаний. Я вообще узнал об этой проблеме в первый раз из твоего письма. Теперь я дал распоряжение, после чего д-р Пиллинг должен будет держаться особняком. Считаю неуместным давать еще один повод для адвокатов «Фронта»
[30]
. Керскен уже нашел себе работу в штабе СА у Виктора Лютце. Я жду удобного случая, чтобы примириться с ним. Однако оставлять его на прежнем месте я более не мог. Едва ли можно считать проявлением доброй воли нарушение моих категорических запретов. Я же ему запретил представляться за рубежом в качестве моего доверенного лица. Вдобавок к этому он под вымышленным именем вмешивался во внутренние дела других государств. Я очень признателен, что ты помогаешь мне нести эту ношу.
С надеждой на последующее сотрудничество, твой старый друг Рудольф Гесс.
Письмо Альбрехта Хаусхофера, адресованное Рудольфу Гессу
23 ноября 1934 года
Дорогой господин Гесс!
Едва я только выслушал Ганса Конерта
[31]
и соответствующим образом информировал его, как раскрываю сегодняшний номер «Народного обозревателя» и с великим сожалением для себя обнаруживаю, что мои надежды относительного польского вопроса оказались призрачными. Одностраничная статья в сегодняшнем выпуске «Народного обозревателя» и изложенная в ней позиция полностью противоречат принятому Вами вчера решению. Если в среду речь шла о репортаже одного из корреспондентов, то сейчас речь идет о редакционном материале официального партийного печатного органа. Едва ли есть необходимость описывать возможные последствия этого.
После этого инцидента хотелось бы надеяться, что после Вашего вчерашнего решения в нашей сфере деятельности наступят мир и порядок. Для этого считаю необходимым осуществить два следующих мероприятия.
На страницах «Народного обозревателя» должна появиться совершенно объективная статья о целях и задачах «Немецкого объединения» в Западной Пруссии, которая должна стать противовесом материалам, ранее появившимся в «Народном обозревателе». Предполагаемый материал не должен содержать в себе полемических колкостей и не должен вызывать внешнеполитических сомнений, так как деятельность «Немецкого объединения» была санкционирована польским правительством. Для публикации подробного рода материала необходим Ваш авторитет, так как в свете событий последних недель едва ли «Фольксдойче Совет» может обладать достаточным влиянием на редакцию «Народного обозревателя».
Нужно распространять по партийной прессе строгое предписание воздерживаться от репортажей, посвященных внутренним отношениям в немецких этнических группах.
Я знаю, что у Вас сегодня рабочий день полностью расписан, поэтому попытаюсь с Вашего согласия позвонить завтра рано утром.
Альбрехт Хаусхофер.
Письмо Карла Хаусхофера, адресованное Рудольфу Гессу
Начало февраля 1935 года
Дорогой Рудольф, поскольку уже третий день как я выведен из строя чем-то вроде гриппа, то врач сегодня мне прописал строгий постельный режим. По этой причине письмо я диктую своей супруге. К сожалению, это настолько серьезная информация, что я нехотя вынужден отвлечь тебя от отдыха. Прошу к ней отнестись так же обстоятельно, как и я, когда ее диктовал. Приложенное к письму сообщение моих берлинских сотрудников доказывает, что мы сейчас стоим на пороге принятия тяжкого и жесткого решения. У меня так неспокойно на душе, что был вынужден сообщить в Рим, что останусь в Германии. Мне бы пришлось это сделать, даже если бы я не заболел. Я не могу отправиться туда, пока не будет принято окончательное решение. Пока же я следую рекомендациям врача. Хочу быть непременно здоровым к тому моменту, когда ты вернешься из гор. Мы должны будем расставить все акценты.
