Если кто-то и виноват в этом, то не издательство, а лишь сам автор, который не захотел быть оппортунистом и не смог молчать о важных проблемах. Мне пришлось удалить из первого издания несколько карт и высказываний, но это не делает их неверными. Они продолжают оставаться истинными. Ты полагаешь, что я смогу «улыбнувшись» принести в жертву книгу, которая является самым дорогим для меня детищем. Я повинуюсь этому решению и был бы рад, если бы такая жертва могла избавить от бед четверть миллиона народных товарищей. О том, как я всей душой болею за них, ты знаешь еще по нашим беседам в Калькхорсте. Уже тогда мне было предельно ясно, что было бы невозможным справиться с бременем, возложенным на руководителя «Объединения зарубежных немцев», если бы в отношении одной из самых этнически ценных немецких групп не осуществлялись репрессии. Теперь для меня становится понятным, что впредь я не могу оставаться в этом учреждении, так как мое программное и основополагающее произведение, касающееся упомянутых вопросов, было запрещено на государственном уровне. Конечно же, это известие с быстротой молнии распространится среди противников как народно-политической деятельности, так и геополитики в целом. Это либо частично, либо полностью парализует мою дальнейшую работу…
Письмо Рудольфа Гесса, адресованное Карлу Хаусхоферу
Мюнхен, 21 июля 1939 года
Глубокоуважаемый, дорогой друг!
Сегодня пришло твое письмо, из которого мне донеслись все звуки и даже тихие отзвуки твоих страданий. Мне очень больно и стыдно, что ты так болезненно отнесся к данной проблеме. Ты неправильно понял некоторые вещи. Никто не призывает тебя расправиться с твоим любимым детищем. Тебя всего лишь просят провести незначительную операцию, что помогут тебе сделать твои друзья. Нет сомнений, лучше было бы предпринять это вмешательство гораздо раньше. Это — моя вина, моя недоработка. Я вспоминаю, что ты мне говорил когда-то о переиздании книги, в том числе упоминал проблему Южного Тироля. Я тогда попросил, чтобы ты мне показал в тексте точные формулировки, чтобы я мог выбрать самые удачные из них. Однако еще не поздно все исправить. Само собой разумеется, никто не планирует запрещать книгу как таковую. Речь идет о запрете лишь прежнего издания. Но предстоит новое издание, которое в указанном отношении будет более безобидным. Но это по-прежнему будет фундаментальный труд о геополитике границ.
В своем письме ты намекаешь мне, что не можешь примирить свою совесть с подобными изменениями. Когда-то ты мне говорил о картах, на которых было отмечено распространение немецкой и иных народностей. Тогда эти карты успешно использовались против нас противниками. Ты придерживался совершенно правильной точки зрения, полагая, что надо было учитывать последствия выпуска таких карт, которые могут сказаться на нации. Ты говорил, что в них нужно было вносить коррективы, даже если они не отвечали научной истине.
Сейчас мы столкнулись с аналогичным случаем. Различие состоит в том, что сейчас ты не мог предвидеть возможных последствий. Естественно, ты не мог предположить, что по ту сторону Альп окажутся столь чувствительными к подобного рода вещам. Но я-то знал об этом, а потому часть вины перекладываю именно на себя.
Однако на войне ты не сделал бы ничего, если бы знал, что твои действия могут дать преимущества противнику.
Вне всякого сомнения, сейчас мы находимся с политической точки зрения на военном положении. Ясно, что противники будут стремиться использовать каждое написанное тобою слово в качестве собственного оружия, при помощи которого они могли бы рассорить нас с союзниками. Я слишком хорошо знаю тебя, чтобы предположить, что в сложившихся условиях ты бы счел нужным поддержать подобную возможность. А потому едва ли стоит в нынешней напряженной внешнеполитической обстановке ставить научную истину выше интересов нации. В конце концов, ты можешь радоваться тому, что написанные тобою работы имеют такое большое политическое значение, что даже могут привести к далекоидущим последствиям. Если несколько строк вызвали такую реакцию, то что же говорить о работе в целом! С другой стороны, переиздание книги с необходимыми поправками может иметь самое благоприятное воздействие. Есть ли необходимость ссориться с единственным преданным союзником в Европе, когда Англия пытается ополчить против нас весь мир? Ты помнишь, в каком положении находились наш народ и наша нация, когда 20 лет назад нас свела судьба. Положение было таким, что иногда казалось, будто мы больше не сможем этого вынести! Однако сейчас мы без сожаления вспоминаем о том времени. Если бы тебе тогда описали нынешнюю ситуацию с книгой, но при этом добавили, что ситуация в Германии и мире могла исправиться, если бы ты пожертвовал ею, то ты непременно бы пошел на эту жертву. Неужели твои научные убеждения были бы превыше всего?!
К сожалению, я не могу сказать ничего определенного, когда прибуду к тебе в Альпы. Все еще надеюсь, что смогу выбраться перед поездкой в Берлин, то есть самое позднее — в субботу. Скорее всего, когда ты получишь это письмо, то я уже уведомлю тебя по телефону об окончательном решении. В противном случае мы свидимся после моего возвращения из Берлина.
Письмо Рудольфа Гесса, адресованное Карлу Хаусхоферу
26 августа 1939 года
Дорогой, глубокоуважаемый друг!
Мне хотелось бы тебя поздравить с 70-летним юбилеем несколько иначе. Я надеялся, что два твоих друга заглянули бы к тебе и мы бы провели вместе несколько прекрасных часов. Мы бы наполнили эти часы воспоминаниями из жизни троих людей. Ты же, оглядываясь назад, можешь найти в памяти воспоминания, в которых принимали бы действие я и Макс [Хофвебер]. Мы бы внесли «разнообразие» в твою монотонную жизнь. Однако тебе не стоит сетовать, что мы ничего не предприняли для этого. Или ты все-таки будешь утверждать, что мы никогда не беспокоили тебя?
Я с удовольствием вместе с тобой отпраздновал бы твой юбилей. Если в этот день я должен праздновать, то только с тобой. Ты, как никто, заслуживаешь праздника! Ты мог бы праздновать переход к спокойной жизни. Но я почему-то уверен, что ты не оставишь свои дела, как только тебе исполнится 70 лет. Таким ты будешь и в будущем. Я желаю тебе и впредь создавать вещи, которые с большим научным и одновременно творческим успехом служили бы народу. Ты всегда верно служил ему, следуя своему внутреннему призванию. Я желаю тебе до самого конца жизни быть полным здоровья и энергичным. Весь завтрашний день я буду мысленно слать тебе поздравления… Отдельного сожаления заслуживает тот факт, что поздравительный адрес фюрер поручил вручить не мне, а Зиберту.
Письмо Рудольфа Гесса, адресованное Карлу Хаусхоферу
Гальшпах, 10 сентября 1940 года
Глубокоуважаемый и дорогой друг!
В первые дни нашей общей поездки Альбрехт вместе со служебными бумагами передал мне твое письмо. Альбрехт перескажет тебе суть нашей беседы, в которой мы касались не только проблем «народной политики», но и других вещей, которые беспокоят нас обоих. Я еще раз все основательно обдумал и пришел к следующим выводам. Мы ни в коем случае не можем позволить демонстрировать наши связи. Я считаю оптимальным, чтобы ты или Альбрехт написал вашей пожилой даме, чтобы та в свою очередь справилась у друга Альбрехта, готов ли он встретиться на нейтральной территории. Он может выбрать для этого свою страну проживания или же назначить любое другое место для встречи с Альбрехтом. Если он не может сделать это в настоящий момент, но все-таки намерен встретиться, то пусть укажет время и место. Вероятно, он сможет посетить нейтрального знакомого, который будет действовать, ничего не зная обо мне, а ссылаясь на тебя или Альбрехта. Полагаю, что знание о местопребывании не имеет никакого военного значения. То, что должен передать посредник, имеет настолько большое значение, что не имеет никакого значения, где он будет находиться.
