В то время как первая преимущественно отвечала за «поддержание общественного порядка», перед второй были поставлены «охранные задачи по отражению агрессии всех сил, которые бы могли ослабить здоровье, подорвать жизненные силы народа и дееспособность государства». При этом уголовная полиция должна была проявлять интерес к тем людям, «которые в силу физического или психического вырождения отказались от естественной связи с народным сообществом и предпочли следовать только за собственными интересами, что могло в итоге подорвать безопасность народа и народного сообщества». Предполагалось, что подобные преступные элементы могли стать «инструментами в руках мировоззренческих и политических врагов немецкого народа, будучи использованными для подрыва единства немецкого народа и разрушения государственной власти».
Во вступлении к указанному юбилейному сборнику Гейдрих увязывал идеи Гиммлера о «защитных задачах полиции безопасности» с так называемым наступательным компонентом. Полиция безопасности должна была «наступательно заглядывать вперед, анализировать все подрывные элементы, чтобы имелась возможность их вовремя обезопасить». Гейдрих указывал на непосредственную связь между обычными уголовными преступлениями и политической угрозой. «Недочеловек угрожает здоровью и жизни народного организма двумя способами. С одной стороны, он может выступать в роли преступника, нарушающего общественный порядок. В то же время он может находиться в распоряжении антинародных сил, становясь орудием по осуществлению их планов». По словам Гейдриха, мировоззренческое и духовное противодействие национал-социализму связано с «недочеловечностью, которая всегда склонна к беспорядкам». Предполагалось, что масоны, евреи, католики могут «использовать любые преступные группы, которые хоть как-то намерены осуществить вредные для немецкого народа устремления».
В этом описании деятельности полиции безопасности всё оказалось смешанным друг с другом: борьба с уголовщиной и преступностью, борьба с «недочеловечностью», борьба с общественными беспорядками, борьба с масонами, евреями, католиками. Причем эта борьба должна была вестись, что называется, «на опережение». Едва ли можно более наглядно показать, что политика «превентивной безопасности» предполагала наличие врагов самого различного характера.
Как и стоило предполагать, чтобы справиться с этим «могущественным вражеским альянсом», немецкой полиции требовалась ничем не ограниченная власть и фактически безграничные полномочия. В итоге требования Гиммлера и Гейдриха были удовлетворены — полиция в своей деятельности могла не опираться на законы. При этом в самом полицейском праве не проводилось какого-то пересмотра заданий, поставленных перед полицией. До 1945 года для этого имелось некое «правовое основание». В качестве такового выступали чрезвычайные декреты, которые были одобрены рейхстагом после его поджога в феврале 1933 года. По большому счету немецкая полиция, руководство которой было поручено Генриху Гиммлеру в 1936 году, на протяжении нескольких лет пребывала в постоянном чрезвычайном положении.
Во всех своих публичных заявлениях, которые касались деятельности немецкой полиции, Гиммлер не упускал возможности упомянуть о «последовательности» и «твердости» гестапо и СС в отношении «врагов народа и государства». Сам рейхсфюрер СС никогда не скрывал, что охранные отряды «не были слишком популярны среди населения». Это отнюдь не смущало его. Напротив, скорее всего, Гиммлер намеренно пытался окружить комплекс, связанный с СС, гестапо и концентрационными лагерями, неким налетом страха и ужаса. Еще в ноябре 1935 года на съезде крестьян в Госларе он признавал, что «в Германии еще имеются некоторые люди, которым становится дурно при виде черного мундира». «Мы относимся к этому с пониманием и не ожидаем, что сможем снискать любовь абсолютно всех. Нам важно уважение тех людей, которым по сердцу наша Германия. Нас должны бояться те, у кого нечистая совесть, кто когда-то и как-то провинился перед фюрером и нацией». Столь жесткие и откровенные фразы Гиммлер позволял себе отнюдь не редко. В своем обращении по радио, которое транслировалось в январе 1937 года по случаю празднования Дня немецкой полиции, он говорил о том, что видел основную задачу полиции в том, чтобы «навредить всем злонамеренным врагам и противникам национал-социалистического государства». Гиммлер подчеркивал, что ему было безразлично, кто являлся противником Германии: «апостолы Москвы», «неисправимые реакционеры» или «конфессиональные зануды». После этого продолжал: «Лучше быть непонятыми единицами, быть ненавидимыми несколькими врагами, однако, несмотря на это, выполнить свой долг перед Германией».
Подобные воинственные заявления обычно компенсировались фразами о том, что «нормальный немец не должен был опасаться гестапо». Дескать, с нормальным человеком в гестапо будут обходиться «корректно и справедливо». Подобное противоречивое изображение деятельности полиции и гестапо нашло даже свою лексическую формулу, которая была озвучена Гиммлером во время радиообращения ко Дню немецкой полиции. «Быть жесткими и неуступчивыми там, где это требуется, понимающими и великодушными там, где это нужно».
Национал-социалисты начиная с 1933 года постоянно публично подчеркивали, что будут бесцеремонными и жесткими в отношении политических противников. Сначала едва ли не детально изображался разгром коммунистического и марксистского лагеря. Однако к середине 30-х годов акцент был сделан на других моментах. Теперь Гиммлер предпочитал говорить о том, что полиция в целом и полиция безопасности в первую очередь находились на страже «народного сообщества», пытаясь в зародыше подавлять всякое сопротивление и «антинародные поползновения». При этом открыто озвучивалась идея «полицейской юстиции», что на практике означало возможность наказания любого человека, который являлся действительным или мнимым противником национал-социализма. Но все-таки нельзя не заметить, что после того, как Гиммлер встал во главе немецкой полиции, все чаще и чаще стали раздаваться слова о том, что полицейский был в первую очередь «другом и помощником». Гиммлер превратил эту фразу едва ли не в официальный слоган национал-социалистической полиции, чем, наверное, хотел подчеркнуть «большую моральную ответственность», которая возлагалась на немецких полицейских. В немецком обществе формировался некий миф о полиции, в первую очередь о «вездесущем гестапо». Во многом это делалось благодаря средствам массовой информации. Весьма интересный факт: начиная с 1937 года, День немецкой полиции продолжался почти неделю. За эту неделю на население выплескивалась масса информации, которая способствовала складыванию «полицейского мифа».
«Понимающая и великодушная» полиция в представлениях Гиммлера должна была опираться на «действительную и осознанную помощь каждого немецкого народного товарища». Рейхсфюрер СС не раз призывал к этому. А потому может показаться вдвойне странным, что в итоге Гиммлер был весьма недоволен тем объемом «помощи», который предоставлялся немецкой полиции в ее ежедневной работе. Третий рейх оказался просто завален доносами и анонимками. Во время своего выступления на празднике летнего солнцестояния 1936 года в Брокене Генрих Гиммлер едва ли не возмущенно заявил: «Как раз полиции и службе безопасности становится понятным, что Германия — это самое большое скопление слухов и сплетен, которое только может иметься в природе. Иногда требуется истинное искусство, чтобы сохранить уважение к людям, которые постоянно доносят друг на друга, демонстрируя миру собственное слабоумие. В Германии можно вообще обойтись без тайных агентов — всё и так можно узнать из доносов».
