Три дня полетели незаметно. Когда мы едем к озеру или проводим киносъемки в окрестностях крепости, за нами следуют слуги, которые несут термосы с горячим чаем. Если мы объезжаем близлежащие монастыри, то молодые тибетцы несут наши камеры и кино-принадлежности. Наше любое желание исполняется моментально. Осталось решить еще одну задачу. Но наш заботливый король предполагает осуществить нашу просьбу и послать рекомендательное письмо в Лхасу, только если мы преподнесем ему еще несколько подарков: цейссовский бинокль с десятикратным увеличением, дорожную аптечку и большое металлическое зеркало для королевы.
По старому доброму дипломатическому рецепту все переговоры ведутся только после еды, так как на сытый желудок в большинстве случаев можно что-нибудь выторговать. Но переговорам мешает пышнотелая и весьма энергичная королева, которая дает своему супругу советы, время от времени адресуя ему короткие реплики. После этого с неизменной регулярностью мы получаем отказ. Для нее это была задорная игра, во время которой она вставляла свои возражения в слова стандартных молитв.
Хотя покойный ныне английский поэт Киплинг не был другом немецкого народа, но наряду со своими бессмертными произведениями он ввел в оборот словосочетание «Female of the species» («Женщина с рождения»), что должно соответствовать немецкой пословице «Женщины хуже мужчин». Я прошу извинения у дам, так как я знаю, что имеется множество исключений, но в отношении махарани Сиккима и королевы Таринга это изречение является исключительно верным. В итоге нам приходится менять тактику и подлизываться к этой знатной матроне. В этом мы преуспеваем. Накануне нашего отъезда вся королевская семья провожала нас подарками в виде ковров и серебряных изделий, которые должны были весьма существенно пополнить нашу этнографическую коллекцию. Мы прощаемся на рассвете с нашим прелестным хозяином, который удостаивает нас великой чести. Он провожает нас до лошадей, после чего накидывает каждому на шею белоснежный широкий шелковый шарф.
Открытие Шали
Следуют несколько месяцев, в которые, вдоль и поперек объездили глубокие долины и горные перевалы гималайского массива. В это время через Лхасу, Лондон, Силму и Гангток идут дипломатические переговоры. Мы с нетерпение ожидаем ответа регента и короля Тибета, которому я подал длинное прошение. Кроме этого, были отправлены богатые подарки совету министров в Лхасе и его святейшеству регенту Хутукту Римпоче.
Почему бы в это время в радостных ожиданиях не предаться рассказам при свете мерцающего костра?
Мы упиваемся нашими ежедневными научными успехами. Трудные и очень сложные задания заставляют забыться, отгоняя печаль и заботы. На юге высятся гималайские гиганты, на севере расплывается в бесконечность океан тибетских степей.
Наши продукты подходят к концу. Рис, который мы едим едва ли не каждый день, надоел всем настолько, что с общего согласия я принимаю решение послать на юг за деньгами и свежими продуктами. Думаю, это сможет нам поднять настроение.
Несмотря на то что мы упустили момент, чтобы совершить еще одни визит вежливости, добрая финская миссионерка из Лачена, прознав о наших трудностях, посылает своего воспитанника-туземца с множеством незамысловатых продуктов (собственноручно выращенные овощи и свежевыпеченный хлеб), которые в тот момент нам кажутся чудом. Какие это были превосходные дары! Каждый раз, когда мы наполняли ими рот, наши сердца переполнялись благодарностью, и мы чувствовали бы себя злыми мальчишками, если бы принципиально отказались от подарков христианской миссии. Мисс К., добрая душа, прислала нам милое заботливое письмо, в котором говорила, что, наверное, мы не откажемся «во льду и снегах» принять небольшой подарок и Божие благословение. Мы принимаем первое и покорно сносим второе. Мы отвечаем ей сердечным письмом.
Отныне дела у нас пошли, как у вошедшего в поговорку «Бога во Франции». Можно по-разному думать о миссионерах, об их более-менее полезной деятельности. Но нельзя не осознавать, что внутренние миссионеры и миссионеры, заброшенные в дикие края, были издавна одинокими исследователями, помогающими нам. Было бы глупо повернуться к этим идеалистам спиной. Если мы хотим не предвзято оценивать итоги их научно-исследовательской деятельности, то это было бы еще и весьма неблагодарно.
Для нас, на наше нахальное счастье, деятельность финской миссионерки в Лачене вышла далеко за рамки ежедневного благословения. О чем я и хочу рассказать. Стараясь быть беспристрастным, о чем, собственно, судить самим читателям, я не могу все-таки удержаться от сострадательной улыбки. Все, что я расскажу дальше, является правдой. По ходу рассказа вы сами должны решить, верить в это или все-таки нет. Сам я не берусь выносить суждения по данному поводу, ибо, как ученый, должен строго придерживаться только фактов, которые я и перечислю далее.
Итак, христианин-туземец, посланник финской миссионерки, прибыл к нам. Он поднялся к нам в горы с выпечкой. На его умной голове надета лихая шляпа. Он немного говорит на английском языке. По-тибетски его звали Лопе, но после крещение он принял звучное имя Тимоти (Тимофей). Так как все наше последующее приключение будет непосредственно связано с «черных духом гор», что имеет очень много общего с религией и исконными тибетскими религиозными представлениями, то мы будем называть нашего героя менее христианским, но более коротким именем Тимо.
Памятным вечером июля 1938 года, после целого дня утомительных работ в горах, я встречаю Тимо в нашем лагере. Этот малый мне понравился с первого взгляда. В итоге мы сели поболтать у костерка, огонь в котором поддерживался высушенным ячьим навозом. В ходе беседы я расспрашиваю его обо всем, что уже знаю сам, и обо всем, что мне хотелось бы еще узнать: о животных, об охоте. Оговорюсь, что при разговоре с туземцем всегда надо уточнять, лжет ли он в надежде на хороший «бакшиш»,
[99]
или же все-таки говорит правду.
Вопреки или все-таки в силу его христианского вероисповедания мы приняли Тимо за непригодного ни к чему бродягу. Но он стал одним из наших лучших людей: остроумный, выносливый и стремящийся к хорошим поступкам парень 29 лет. Он счастливый отец двух крепких мальчишек, которых он тоже крестил. Во время вечерней беседы у костра темы нашего разговора перепрыгивают с одной на другую. Все начинается с королевского архара, затем переходит к киангам, голубым баранам, газелям. И тут я спрашиваю Тимо, предки которого иммигрировали из Бутана, знает ли он что-нибудь про стремительных такинов? Это дикое, легендарное высокогорное животное — наполовину корова, наполовину антилопа, длинноволосое и очень Мрачное по своему внешнему виду Науке было известно лишь несколько экземпляров данного вида. Нет, Тимо ничего не слышал про такинов. Позже мне удастся локализовать место обитания такина в Лачунге в Восточном Сиккиме.
Но, — Тимо понижает голос и говорит очень загадочно, — в Сиккиме есть еще одно очень редкое животное, чем-то похожее на буйвола или на яка. Оно появляется внизу близ Цунг-танга в районе проживания лепчасов, на высоте в 4000 метров в самых крутых и самых недоступных горах. Туда никогда не осмеливался ходить ни один белый человек. «Шали» — это сказочное существо, о котором лепчасы хранят гробовое молчание, так как оно живет на святой горе и такое же святое, как божество. Шапи — это черный дух гор, которому никто не мог причинять обид. Имелось только четыре или пять лепчасов, которые могли похвастать, что видели его. Мне всегда хотелось соприкоснуться поближе с народом, который уединился в джунглях, знал все уловки диких гор и мог жить, месяцами не разводя огня. Так вот он, Тимо, был единственным ныне живущим лепчасом, который собственными глазами видели шапи. Я тут же воодушевляюсь, во мне разгорается неистовый огонь — ярче, чем в самом костре. Шапи-шапи-шапи — мычу я, как бык, чувствуя, как кровь во мне начинает бурлить. Я моментально созвал всех сахибов у себя в палатке и пригласил Тимо, он должен был повторить им все то же самое, что рассказал мне. Мне представилось, что все волшебные духи Гималаев собрались на совет.
