– М-да… Я сразу тоже ничего плохого в нём не заметил, – сказал Саша.
– Подумаешь, барчонок какой! – нахмурился Одинцов.
– Ну нет, на барчонка он не похож! – запротестовал Васёк. – Он сам мне говорил, что любит работать. Просто хвастун!
– Ну ничего! Наши ребята его переделают на свой лад.
– Вот только эти двое чего к нему прилипли? – спросил Саша.
– А, Тишин и Петрусин? Они ведь тоже новенькие. Может, из-за машины, – предположил Петя.
– Мне что-то эти двое сразу опротивели, – поморщился Сева. – Прямо сразу!
Ребята засмеялись:
– Ого! Если уж Севке нашему кто-нибудь опротивел, так, значит, есть за что!
– Ну, что вы думаете, я так уж всех люблю? Я только вслух не говорю и драться не умею, а то бы…
Ребята ещё громче расхохотались. Сева обиделся:
– Так что же я, по-вашему, своего мнения не имею?
– Нет, мнение ты имеешь и по косточкам разобрать человека можешь, а потом начнёшь его оправдывать: это потому, а это поэтому… Ты добрый, добрый, Севка!
– Напрасно вы обо мне так думаете, – сказал с огорчением Сева. – Я, может быть, и добрый и в мелочах к людям не цепляюсь, но подлость ни одна от меня не уйдёт. Я её никому не прошу! И в глаза правду скажу!
– Севка слабый, но сильного не побоится, – подумав, сказал Васёк.
– Это верно. Севка бесстрашный, – серьёзно заключили ребята.
Мазин вдруг вспомнил Елену Александровну.
– Что-то она на печника не похожа. Явилась как к себе домой. Вещички какие-то мне сунула и лопатку! – засмеялся он.
– Почему не похожа? Она печник с образованием. Теперь много таких. Видали у неё комсомольский значок? – оживился Трубачёв.
– Она настоящий печник. Ведь сам Леонид Тимофеевич её пригласил печи класть. Но дело в том, что она комсомолка и, конечно, раз видит беспорядок, то сейчас же и вмешается, – объяснил Одинцов.
– Нехорошо, мальчики, с вашей стороны. Только пришёл человек, а вы сразу критикуете его, – недовольно сказала Нюра. – И вообще, нечего рассуждать, кто она. Печник так печник. Мало ли на какие посты наши женщины выдвигаются! Сейчас на войне и майоры женщины и полковники. Что это им, задаром далось?
– Да мы ничего не говорим, – смутился Одинцов.
– Нет, говорите, – поддержала подругу Лида. – Мазин над всеми любит посмеяться. А женщины на войне себя героями показывают! И в тылу как работают! Моя мама поздно ночью приходит с работы. Да ещё сейчас в партию готовится, так иногда до утра сидит. Я сейчас всё сама дома делаю, лишь бы она занималась.
– В партию вступает? – с живостью спросил Одинцов. – Вот это здорово! Ты и правда должна хорошенько помогать лома. Ведь когда принимают, разные вопросы задают, – вдруг она не будет знать чего-нибудь!
– Ну нет, она знает хорошо, моя мама не осрамится! – взволновалась Лида.
Ребята с одобрением и гордостью глядели на подругу:
– Ты шепни, в какой день, – мы поздравлять будем! Нюра молчала. Ей вспомнился свой дом, мать вечно в халате, расстроенная домашними делами. Никогда в жизни у её матери не будет такого торжественного дня… Кто скажет о ней хорошие слова, если она ни в чём не помогает людям, нигде не работает! Нюре вдруг стало до боли жалко свою мать. Она опустила голову и замедлила шаг.
Одинцов тревожно оглянулся на неё.
– Ты что, Нюрочка? – тихо спросил Сева.
– Ничего. – Нюра благодарно улыбнулась товарищу.
Сева всегда умел вовремя подойти спросить, что у человека на душе. Он не боялся назвать подругу ласковым, уменьшительным именем, он не стеснялся при всех приласкаться к своей матери. Сева – бесстрашный, он не боится насмешек.
«Я не боюсь глупых людей, я сам боюсь быть глупым», – сказал он однажды про себя.
Нюра ещё раз благодарно взглянула на товарища. Если бы он знал, как ей тяжело! Но разве хочется выносить сор из избы! Пусть будет как будет!
Вот и знакомая калитка. Бывшая школа кажется маленькой по сравнению с просторным домом на пустыре.
– Мы выросли, и школа выросла, – шутит Васёк.
Но всем почему-то становится очень жаль свою прежнюю, старую школу. Сколько здесь было хорошего! Васёк вдруг вспоминает, как мама в первый раз вела его в школу. Как она радовалась! И вот здесь, около калитки, они на минуту остановились. Мама быстро поцеловала его, одёрнула на нём курточку, поправила свой шарфик.
Васёк низко наклоняет голову и проходит мимо крыльца, мимо окон, по заросшей травой дорожке.
– Васёк!.. Ребята, куда он идёт?
– Не кричите… – шепчет Сева. – Он пошёл к Васе под окно.
Ребята медленно идут за Васьком… В госпитале время обеда. Во дворе никого нет. Под деревьями на столах брошены шашки, шахматы, домино. Санитары выносят лежаки, кладут на них одеяла, подушки. После обеда выздоравливающие спят на воздухе.
– Не вовремя мы – Нина Игнатьевна рассердится! – опасливо поглядывают по сторонам ребята.
– Мы на минутку…
Они на цыпочках подходят к окну. Густая зелёная берёзка с тихим шелестом раздвигает ветки.
– Вася!..
Палата кажется пустой. Выздоравливающие обедают в столовой. Вася один сидит на койке, держа на коленях тарелку с супом. Он с аппетитом откусывает хлеб, щёки у него двигаются; на зубах хрустит поджаренная корочка.
– М-м… – мычит он полным ртом и, отставив на тумбочку тарелку, машет рукой: – Идите сюда! Никого нет! Лезьте в окно!
Мальчики, подтянувшись на руках, влезают на подоконник, прыгают в палату; девочки тоже не отстают от ребят. Все по очереди подходят к Васе, крепко жмут ему руку.
– Ну, как ты, Вася? – теснясь около койки, торопливо спрашивают они.
– Я – хорошо! Теперь на поправку пойду. Главное, что на фронт безусловно годен! – весело говорит Вася.
– Мне ребята передавали, что тебе лучше, только я сам никак не мог навестить. Эх, Вася! Встанешь – приходи к нам в школу. У нас скоро ремонт кончится, хорошо будет! Придёшь? – спрашивает Васёк.
– Как же не прийти! Отпрошусь и приду. Я долго не залежусь. Мне здешние врачи говорят: организм у тебя выносливый и выдержка есть, а вот терпения бог не дал!
Вася смеётся, на щеках его вспрыгивают ямочки. Потом вдруг, хлопнув себя по лбу, он торопливо лезет под подушку. Стойте! Что же это я? Ведь вам письмо с Украины.
Парнишка один принёс. – Вася достаёт длинный серый конверт, зашитый по краям суровой ниткой и скреплённый по углам сургучом. – Вот… По всему видно – серьёзное письмо!
Ребята смотрят на письмо, не решаясь взять его. Кто знает, что в нём! И сургуч по углам и суровая нитка, неровными стёжками окаймляющая серый конверт, выглядят так необычно и страшно.
