— Не обязательно было приезжать. Я в порядке, просто немного больно.
Он стиснул своими большими руками спинку кровати, и я увидела, как напряглась и расслабилась татуировка в виде змеи.
— Почему ты не позвонила и не сказала, что произошло?
Я не стала отводить глаза. А Рул, казалось, все сильнее вскипал, когда взглядом останавливался на очередном синяке или порезе.
— Ну, ты ведь несколько недель со мной не разговаривал. Как-то странно было бы сообщать тебе…
Он сжал губы.
— Ты права. Я не должен был оставлять тебя одну.
Я вздохнула и сжала одеяло.
— Ты прав, ты не должен был меня оставлять… но не потому, что Гейб сошел с ума, и не потому что я нуждалась в защите. Ты должен был остаться со мной, потому что мы любим друг друга. Некого винить в этой истории — Гейб больной человек, и, скорее всего, даже если бы я приехала домой не одна, он бы что-нибудь вытворил. Что есть, то есть. Никто не виноват, кроме самого Гейба. И потом, мое тело не так сильно пострадало. Зато душу словно пропустили через мясорубку.
— Шоу…
Он пытался вставить слово, но я подняла руку и пристально посмотрела на него.
— Я устала, что моей любви вечно не хватает. Когда у нас с тобой начался роман, я думала, что моей любви будет достаточно для двоих, ведь я так долго в ней захлебывалась… но теперь понимаю, что заслуживаю большего.
Я сморгнула подступившие слезы.
— Я заслуживаю всего, потому что сама готова отдать все. Я бы победила тьму вместе с тобой, Рул. Но я не желаю смотреть, как ты убегаешь каждый раз, когда что-то причиняет тебе боль. Прости, я никогда не говорила тебе правды про Реми, но ведь я тысячу раз повторяла, что у нас с ним ничего не было. В день моего рождения ты получил неопровержимое доказательство. Вот и злись теперь на него, а не на меня. Ты прав: мы недостаточно доверяем друг другу, чтобы быть парой. По-моему, я хотела этого слишком сильно, а ты слишком слабо.
Я с удивлением увидела у Рула на глазах слезы, когда замолчала. Единственный раз он плакал при мне на похоронах Реми. Он протянул руку, словно хотел коснуться моей ноги, но тут же отдернул ее.
— Шоу, а если я правда любил тебя?.. — шепотом спросил он. — Ты здесь лежишь, и я готов убить Дейвенпорта голыми руками, но в душе у меня что-то переворачивается. Я скучал по тебе все это время — и обижался. И не понимал, почему…
Я печально покачала головой, и по моим щекам потекли слезы.
— Этого мало. Я всю жизнь пыталась соответствовать чужим ожиданиям. Для себя мне был нужен только ты — но, как только ты стал моим, вдруг решил полностью измениться. Я не выдвигаю другим те же требования, с которыми сама боролась много лет. В чем-то мы отлично ладим, Рул, а в чем-то совсем не подходим друг другу. Рано или поздно я поправлюсь, все будет хорошо, и мы просто вернемся к тому, с чего начали.
Он понял: под «всем» я имела в виду многое, начиная с пореза на голове и заканчивая разбитым сердцем. Я хотела сказать, что справлюсь со своими чувствами. Других вариантов просто не было.
— Ты давно вошла в мою жизнь, Шоу. Я не понимаю, почему мы не справились…
Мне хотелось пожать плечами, но меня слушалось только одно. Тогда я вытерла слезы тыльной стороной ладони и улыбнулась.
— Есть много вещей, которые мы должны были сделать, но не сделали. Конечно, большинство людей думали, что наш роман вообще безнадежное предприятие, поэтому давай просто поблагодарим судьбу за то, что она подарила нам.
— Такое чувство, что я подвел тебя и всех остальных, и в кои-то веки меня это по-настоящему беспокоит. Даже не знаю, как разложить по полочкам то, что творится здесь, — сказал Рул и постучал себя пальцем по виску.
Я уже откровенно плакала, и на языке вертелось, что, если он позволит мне любить его таким, какой он есть, все будет в порядке. Но проблема заключалась не только в этом. Мы должны были поверить в себя, убедиться, что нам не надо становиться другими. Ничего не получалось… и я закрыла глаза. В кои-то веки именно я отстранялась.
— Видимо, некоторых вещей просто не бывает. Я устала. Можешь на выходе прислать сюда медсестру? По-моему, лекарства перестают действовать.
— Шоу, прости.
— Мне тоже жаль, Рул, очень жаль.
Я любила его всю жизнь, и, как бы ни старалась укрепиться духом и оставить пережитое в прошлом, нелегко было позабыть свои чувства. Мы долго и грустно смотрели друг на друга, а потом он повернулся и вышел. Когда в палату вернулась Эйден, я безутешно плакала. Она забралась на постель, чтобы обнять меня. Я рыдала, как никогда в жизни, лежа на груди у лучшей подруги. Медсестра пришла с болеутоляющими, но, увидев мое состояние, тут же развернулась и принесла успокоительное.
Я провела в больнице еще день, а после выписки поняла, что не могу вернуться домой, раз Гейб выпущен под залог. Даже при наличии судебного запрета. К счастью, в доме, где снимала жилье Кора, оказались две свободные комнаты, потому что ее соседка недавно обручилась и переехала с женихом в отдельную квартиру. Эйден отвезла меня туда и вернулась через пару часов с моими вещами. Она сказала, что дома трудятся уборщики, но одной там все равно страшновато. Не прошло и недели, когда Эйден спросила у Коры, можно ли ей занять свободную комнату. Наш менеджер даже позволил нам расторгнуть договор найма, не потребовав неустойку, раз случилась такая беда.
Женское общество шло исключительно на пользу, в физическом и психическом смысле. Кора и Эйден не позволяли мне грустить и неизменно напоминали, что мои переживания — дело временное. А еще они вмешивались, когда я чересчур волновалась из-за обвинений, выдвинутых против Гейба. События развивались быстро. Иногда казалось, что отец Гейба намерен потянуть за все ниточки, чтобы выручить сына. Вмешался Алекс Карстен, и на Дейвенпорта-младшего надели специальный браслет. Его обвинили не только в нападении с применением насилия, но и во взломе. Я не сомневалась, что моя мать тут ни при чем. У нас с Рулом снова настал период молчания, поэтому я не звонила, не спрашивала и не благодарила. Разумеется, у Дейвенпортов был лучший в городе адвокат, но процесс сулил мне верный успех, поэтому я старалась не терять бодрости духа.
Я отказывалась общаться с родителями. На самом деле, я даже им не сообщила, что переехала, и, выйдя из больницы, почти сразу сменила номер телефона. Нам просто не о чем было говорить. То, что я сказала Рулу, касалось и моей семьи. Я заслуживала лучшего; если отец с матерью не отвечали на мою любовь взаимностью, я в них не нуждалась. Маму мучила совесть из-за того, что она дала Гейбу код от входной двери, но, как я сказала Рулу, виноват был только Гейб. Главное, мама признала, что не следовало толкать нас друг к другу, после того как я прямым текстом сказала, что люблю другого. Короче говоря, если родители не умели любить и ценить меня как есть, я вполне могла прожить и без них.
Мы с Эйден приспособились к новой жизни — и обе обожали Кору. Приятно было жить в отдельном доме, а не в квартире, и с каждым днем становилось все легче дышать, несмотря даже на пустоту вместо сердца. Прошло чуть больше месяца после разрыва с Рулом, а казалось, целая жизнь. Теперь я мучилась сильнее — иногда казалось, что это конец. На сей раз — ни натянутых улыбок, ни мнимого скольжения по глади вод. Я боролась, и приходилось нелегко. Я скучала по Рулу. Я любила его. Мы не смогли быть вместе, и я страдала совсем иначе, чем в те времена, когда вздыхала по нему издалека. Кора старалась говорить только о работе и помалкивать о парнях, но иногда между прочим упоминала Рула — и каждый раз меня словно тыкали ножом. Теоретически следовало радоваться, что Рулу приходится не намного лучше, чем мне, но отчего-то это не приносило облегчения. Мы оба заслуживали счастья.
