Прочитав письмо, они вдвоем стали сочинять ответ Матвеичу.
— А что, Сережа, может, и катнем с тобой в гости, а?
— Катнем, катнем, — отвечал Сергей Николаевич. — Как-нибудь летом…
Глава 11
В КЛАССЕ
Ребята из четвертого «Б» прибежали в школу раньше всех. Почти каждый из них тащил что-то под мышкой или осторожно нес свою раздутую сумку.
— Стой, стой! Показывай, что за багаж у тебя? — останавливал на крыльце Грозный.
Иван Васильевич не переносил двух вещей: пугачей и рогаток.
Нюх у него на эти вещи был безошибочный:
— Стоп! Что-то ты такой бодрый нынче?
И, нащупав оттопыренный карман. Грозный вытаскивал оттуда предательски торчавшую рогатку.
— Так… до зубов вооружился. Давай пугач!
— Да нету у меня, Иван Васильевич!
— Нету? Кому-нибудь другому рассказывай!
Васька он пропустил беспрепятственно — из сумки у него торчал только выжженный пенал.
В классе ребята показывали друг другу свои сокровища.
Девочки принесли вязанье, платочки, вышивки. Мальчики высмеивали их:
— Станет он это смотреть, очень ему нужно! В куклы с вами играть!
— Мы Марии Михайловне всегда показывали. Ей даже нравилось очень! — кричали девочки.
— Марии Михайловне! Да она сама вышивала, она учительница, а он учитель! — доказывали им мальчики.
— Девочки, не слушайте их! Вот назло я первая свою вышивку покажу! Я не боюсь! — кричала Синицына.
— Ну и что хорошего? Только осрамитесь! — возмущался Одинцов.
— А какое вам дело? Мы сами за себя отвечаем.
— Девочки, не обращайте на них внимания! — уговаривала подруг Зорина.
Степанова медленно развязывала какую-то коробочку.
— Мы просто покажем все, что у нас есть. А ты, Одинцов, умнее, когда молчишь, честное пионерское.
Надя Глушкова запрыгала:
— Получил? Получил?
На Одинцова со всех сторон посыпались шутки.
— Ну, напали!.. — крикнул Леня Белкин. — Одинцов, удирай, а то засмеют!
— Да ну их!
Навстречу Ваську бросился Саша:
— Трубачев, я тебя давно жду! Вот марки принес.
— И я принес пенал и рамку. — Васек похлопал по сумке.
— Трубачев, — крикнула Синицына, — мы первые будем свои работы показывать.
— Трубачев, они хотят со своими вышивками вылезать… Понимаешь? Новый учитель — военный человек, а они к нему с тряпками! — объяснил Одинцов.
— Мы не с тряпками!
— А с чем же?
— У нас — свое, а у вас — свое!
Васек положил на парту сумку.
— Тише! — Он выждал, пока наступила тишина. — Кого Сергей Николаевич спросит, тот и покажет — мальчик или девочка, понятно? А самим не вылезать, категорически! Понятно?
— Понятно! — прошумел класс.
— Ну и лучше! Так, по крайней мере, никому не обидно.
Ребята занялись рассматриванием принесенных вещиц. В классе шуршала бумага, под партами валялись обрывки газет, тесемки, тряпочки.
Саша был занят марками. Одинцов раскладывал по ящикам свои камни. Трубачев, сидя боком на парте, что-то рассказывал ребятам. Когда в класс вошел Сергей Николаевич, все вскочили. Учитель прошел к столу. Под ноги ему попалась какая-то бумажка. Он поднял ее, повертел в руках, потом оглядел класс и сдвинул брови.
— В классе грязно. В чем дело? — отчетливо сказал он и, заложив руки за спину, отошел к окну.
Несколько ребят сорвались с места и нырнули под парты. Через минуту учитель повернулся к классу. Все сидели уже на местах с виноватыми, сконфуженными лицами.
— Я думал, что говорить о чистоте и порядке в четвертом классе мне не придется. Но пусть это будет в первый и последний раз. Вы не малыши, и объяснять тут вам нечего. Есть староста, есть дежурный по классу, есть санком. Честный человек честно относится к своим обязанностям.
Все были подавлены. Синицына, прикрыв ладонью рот, отвернулась и сделала ребятам гримасу.
«Что? Говорила я вам? Вот и любите его после этого!» — было написано на ее торжествующей физиономии.
Начался урок. Учитель вызывал к доске, спрашивал с мест. Ребята подтянулись. Они старались так ходить, как ходит учитель, так четко выговаривать слова, как выговаривает он, и вообще заслужить улыбку, шутку, похвалу. Выходя к доске, мальчики прижимали руки к туловищу и старались держаться прямо, по-военному.
На переменке озабоченно переговаривались между собой:
— Не спрашивает, что принесли.
— Забыл или рассердился?
— Ага, похвалиться хотели, а он и не спрашивает ничего! — язвила Синицына.
Васек заложил в учебник свою рамочку — он уже пожалел, что принес ее: «Зря только карточку изомну».
Но на последнем уроке Сергей Николаевич вдруг сказал:
— Кто-то из вас собирался принести свои работы, коллекции. Одинцов, кажется, хотел показать уральские камни.
Ребята ожили:
— Одинцов, Одинцов, иди!
Одинцов покраснел от удовольствия:
— Можно показать?
— Конечно.
Одинцов вытащил из сумки серую коробку с несколькими отделениями и подошел с ней к столу. Учитель внимательно рассматривал камни — о каждом он знал что-нибудь интересное. Рассказывая, держал камень на ладони, обходил с ним всех учеников.
Или говорил Одинцову:
— Покажи ребятам.
За камнями появились коллекции насекомых, за коллекциями — Сашины марки. Все приобретало особый интерес в руках учителя.
— Вот этот жук… — говорил Сергей Николаевич. И жук начинал оживать в его рассказе. Он гудел, жужжал, портил в садах деревья, спасался от преследования и наконец укладывался обратно в коробочку.
— Вот эта марка… — говорил учитель.
И марка начинала длинное путешествие из чужой страны через моря, через океаны, на судне, на самолете, в поезде и наконец возвращалась к Саше.
Васек показал пенал и рамку с карточкой матери. Учитель спросил, кто выжигал.
Васек сказал, что он сам. Учитель посмотрел на карточку и улыбнулся:
— Твоя мать?
— Да, — сказал Васек и, испугавшись, что учитель будет что-нибудь спрашивать, поспешно добавил: — Она умерла.
— Возьми, — сказал учитель, передавая ему рамку.
И, подняв вверх пенал, стал рассказывать, как по дереву можно выжечь различные рисунки и раскрасить их.
