Федька заложил два пальца в рот и издал короткий свист.
Петька вспылил:
— Ты чего свистишь? На кого намечаешься? Думаешь, испугал? А ну, тронь! Он боком подскочил к Федьке и уперся плечом в его плечо. — А ну, тронь!
Гузь громко задышал ему в ухо, но не отстранился.
Петька крепче нажал на его плечо.
— На мельницу не пущу! — рявкнул Гузь, засучивая рукава и переходя в наступление.
Оба подпрыгнули и, обхватив друг друга поперек туловища, покатились в траву. На драку выбежали два мальчика. Один был Мазин, другой — Игнат Тарасюк. Игнат Тарасюк глянул на катающихся по траве ребят, спокойно зачерпнул шапкой из реки воду и вылил на головы дерущихся. Петька и Гузь отскочили друг от друга, фыркая и отряхиваясь.
Петька бросился к Мазину:
— Я им дам! Они меня на мельницу не пускают! Небось к нам в Слепой овражек ходят. Ихняя, что ли, мельница? Пойдем, Мазин!
Он рванулся вперед, но Мазин схватил его за руку.
С другой стороны снова выросли Гузь и бледный, но решительный Игнат.
— Нечего тебе на мельнице делать. Я сам раздумал туда идти, — сказал Мазин.
— Почему это? Я хочу посмотреть! — не сдавался Петька.
— Ладно, поворачивай! — Мазин взял Петьку за плечи и повернул его назад.
Петька искоса взглянул на товарища и замолчал. Игнат дружески улыбнулся Мазину и как ни в чем не бывало сказал:
— А вас ребята ожидают. Василь говорил, что если сегодня не придете, то сам пойдет вас искать.
— Придем, — растерянно ответил Мазин.
— А что, не слыхать ничего про вашего Митю? — с сочувствием спросил Игнат.
Но Мазин не ответил. Он думал о мельнице.
Игнат беспокойно оглянулся, снял с головы кубанку и сверкнул на Гузя сердитыми глазами.
— Они ж на лодке подъехали, — словно оправдываясь, сказал Федька.
— А где ж это вы лодку взяли? — заинтересовался Игнат, только теперь заметив спрятанную в кустах лодку.
— У фашистов отняли! — похвалился Петька, победоносно глядя на Гузя.
— У фашистов? Не врешь? — Федька вытянул шею и с уважением поглядел на недавнего врага.
— А что нам врать? Пустяк дело! — хорохорился Петька.
Игнат быстро оглядел лодку и, поманив пальцем Мазина, тихо сказал:
— Вы вот что: уходите отсюда… Понятно? А лодка нам останется…
— А вам зачем? — поинтересовался Мазин.
Игнат вздохнул:
— Да так… може, сгодится на что-нибудь… рыбу ловить…
"Знаю я зачем", — подумал Мазин.
— Бери, если надо, — тихо сказал он Игнату.
Игнат снова наклонился к лодке.
Федька торопливо объяснял мальчикам дорогу. Показал ближнюю тропинку.
— Мазин, а лодка? А лодка как же?.. — заволновался Петька.
Мазин нетерпеливо оборвал его:
— Когда я что-нибудь делаю…
— Ну?
— Значит, делаю!
Петька пожал плечами. Он привык понимать своего друга с полуслова, но сейчас он ничего не понимал. Спорить же было бесполезно.
Поднявшись в гору, Мазин оглянулся. На берегу никого не было. Туман рассеялся, и старая мельница была хорошо видна. Она стояла черная, заброшенная, низко накренившаяся к воде. Все казалось в ней пустынным и неживым…
Но это только казалось.
Мазин не мог видеть, что внутри мельницы, на чердаке, в туманном свете, падающем из слухового окна, стоял на коленках перед ящиком Коноплянко и что-то быстро прилаживал.
Рядом с ним, примостившись на бревнах, сидела учительница из Ярыжек. В руках у нее был блокнот и карандаш.
"Говорит Москва! Говорит Москва!" — раздался спокойный голос диктора.
ДНЕВНИК ОДИНЦОВА
10 июля
Дорогой мой дневник! Ничего я не пишу теперь. Что ни подумаешь написать, все нельзя. Мы живем у дяди Степана. Он очень строгий и бранит нас иногда, если заслуживаем, но зато и жалеет нас. Совсем мы были бы сиротами без Мити, если бы не он. Добрый и, главное, на папу моего очень похож. А больше всего я полюбил его за то, что он один раз взял на колени Жорку и стал с ним шутить, а я тут же стоял. Ребят никого не было. Тогда он посмотрел на меня, спустил Жорку на пол, а меня обнял и говорит: "А теперь я с другим сыночком посижу. Ну, рассказывай, Коля, что у тебя на душе". Я стал про родителей говорить, а он слушал и все спрашивал… И мы так долго, долго вдвоем сидели! Вот какой дядя Степан! Если бы враги на него напали, я бы умер, а защитил его. И Трубачев тоже, и все наши ребята.
Хорошие тут люди, только ни о ком писать нельзя. Придется кончать дневник. Я с Трубачевым советовался, — он говорит, что когда все кончится и мы победим, то тогда все вспомним и запишем. А пока мы тоже хвебухведем хвебохверохветься хвес хвефахвешихвестахвеми.
Хвекохвеля Хвеохвединхвецов.
Глава 32
НА ПАСЕКЕ
Залаял Бобик. На крыльце стояла женщина и, прикрыв глаза рукой, смотрела на подходившего Васька:
— Ты к Матвеичу?
Васек остановился около крыльца.
Бобик прыгал на него, лизал ему щеки, нос.
— Знает, видно, тебя собака?
— Знает.
Васек не решался сказать, что пришел к Матвеичу, и молча играл с Бобиком, разглядывая незнакомую женщину. У нее было круглое лицо с глубокими складками около губ. Темные косы, обернутые в два ряда на голове, серебрились сединой, голубые глаза смотрели вопросительно. Из вышитых рукавов украинской рубашки были видны большие спокойные рабочие руки. Серый нитяный платок покрывал ее плечи; прячась от солнца, она набрасывала его на голову, завязывая узелком под мягким подбородком.
— Матвеич сейчас придет. Садись.
Она села на крыльцо. Васек тоже присел на нижней ступеньке, не смея пройти в хату.
— Я — Оксана. Слыхал обо мне? — просто сказала незнакомая женщина.
Васек радостно удивился:
— Это вы? Сестра Сергея Николаевича? Моего учителя?.. Я слышал, я еще давно слышал!
— От Сергея Николаевича слышал?
— От всех слышал!
— А от учителя своего слышал? — настойчиво спрашивала Оксана.
— Ну да! Он всем нам говорил, что у него сестра Оксана… то есть тетя Оксана… есть… — запутался Васек.
Женщина засмеялась. От голубых глаз ее протянулись к вискам тонкие морщинки.
— Это я тебе тетя. А учителю твоему — сестра. Я его маленьким еще помню, он на моих руках рос. — Она пригладила волосы, грустно улыбнулась. — Большим-то и не видела никогда.
