«…В конуре своей собака
Бошку спрятала и сраку.
Ты не будь такой дурной –
Грохнем вместе с конурой!
Короче, господин Сурьин, тема такая. Даем тебе два часа. Через два часа наш кореш Леха Шелехов должен целым и непокоцанным стоять на площади перед мэрией. Иначе кое-кто получит по башке.
Ванька-мститель».
– Однако, – совсем спокойно произнес господин Сурьин. – За такой базар кое-кому ответить придется. Конкретно ответить…
Юматов сдал Шелехова сразу, как только стало известно об обстреле особняка. Как и обещал. Сдал Хлебалову.
– Что же ты, Алеша? – произнес никитский «князек», окинув Шелехова ледяным взглядом. – Я тебя поил-кормил, а ты со мной – так вот.
Алексей молчал. Смотрел спокойно, без ненависти. Почему-то не было в нем ненависти к этому человеку. Наверное, потому что слишком привык считать его надежнейшим из своих покровителей. Он даже на Юматова не обиделся, когда тот его выдал. Сказал только:
– Значит, правда, это вы, Ефим Асланович… Родителей моих?..
Юматов тогда не ответил. Но глаза отвел. И Алеша понял.
Сейчас, наблюдая, как встретились вновь опекун и опекаемый, Юматов подумал не без восхищения: «Какой мальчик! Чувствуется Гарикова кровь!»
Ефим Асланович не однажды видел, как под взглядом Хлебалова сходили на плесень весьма крутые мужики. Конечно, за Алешу еще не брались по-настоящему… Эх, жаль, что такого парня сломают! В этот миг Юматов даже пожалел, что выдал мальчика. Но жалость жалостью, а выбора нет. Или Алеша – или все они. А ведь у Ефима Аслановича двое собственных сыновей…
– Забирай его – и на выход, – распорядился Хлебалов.
Из сурьинского дома Шелехова выводили в «коробочке» из четырех бойцов Хлебалова.
– Только перни не в масть – яйца отрежу, – посулил ему старший.
Недоработка Юматова. Не предупредил пацанов, с кем имеют дело. Подумали: сопляк. Пугнуть – в штаны наложит.
Терять Алексею было нечего. Тем более он знал, что убивать его не будут. Главное, чтоб не успели рот заткнуть. И не на помощь звать, а крикнуть надо что-то такое, чтобы здешняя охрана сразу включилась.
Когда они спускались по роскошным мраморным ступеням особняка, охранники напряглись и приготовились. Открой Алеша рот – ткнут разок и на руках вынесут. Никто и не заметит. Шелехов молчал. Выпустили их беспрепятственно: шмон и повальная проверка уже закончились. К автостоянке вела широкая аллея между художественно остриженных кустиков. Метров двадцать. Ее тоже миновали без проблем. Сопровождавшие Шелехова заметно расслабились. Вышли на стоянку. Хлебаловские машины: мерс, два джипа и автобус были припаркованы отдельно. Пара сурьинских сонно-равнодушных охранников, кто-то уезжает, кто-то только что приехал – сурьинский сторож как раз опускал шлагбаум.
Сопровождающие разделились: один отправился к сторожу, другой шагнул вперед – открыть дверцу джипа…
«Сейчас!» – подумал Шелехов, врезал локтем в горло правого сопровождающего и рванулся вперед раньше, чем шедший сзади успел его остановить. Нет, убежать он даже не пытался. Просто подскочил к местному охраннику и бросил ему:
– Я знаю, кто убил вашего человека!
Опаньки! Охранник моментально сбросил сонливость и моментально оказался между Шелеховым и налетевшими людьми Хлебалова. Лязгнул передернутый затвор. Короткая очередь рванула воздух. Пули с визгом ушли в небо.
– Ты что, охренел? – заорали хлебаловские. Но остановились. И сами, несмотря на численный перевес, за оружие браться не рискнули. И правильно.
Так что минут через десять Шелехов оказался уже под контролем безопасников Сурьина.
Его не заковали в кандалы. Даже наручников не надели. Не били. Не унижали. Расположили внутри помещения двоих: с каменными лицами и хрустальными глазами. Вроде снайперских прицелов. Точно, как у Сивого.
Но Шелехов не боялся. У него был козырь в рукаве. Убойный. Глупо, конечно, но в этот момент он думал не о том, как спасти собственную жизнь, а как бы так исхитриться и выторговать свидание с Аленкой.
Глава тридцать восьмая
– Тема такая, – сказал Уж. – Через Мальвину, – помнишь такую? – вышли мы на контакт с одной лялькой. Лялька эта дружит с охранником из личной свиты Сурьина.
– Купили? – спросил Бессонов.
– Охранника – нет, только подружку. И кое-что выяснили. Взял Леху Хлебало. И попытался вывезти тишком. Но парень наш не дался. Поднял шум, и его перехватили сурьинские. У меня – все.
– Негусто, – подытожил Бессонов. – Это я и так знаю.
– От москвича?
Бессонов помотал головой.
– Не отвечает москвич. От той шустренькой, которая Леху туда ввела.
– Ее что, не тронули? – взвился Монах. – Так, может, она его и сдала?
Бессонов еще раз качнул головой.
– Нет. Помолчи, Монах! Короче: держит его Сурьин, и сейчас они с Хлебалом диспутируют: кто будет нашего Леху потрошить. Ужик? – Бессонов повернулся к своему помощнику.
– Что? – спросил невеселый Уж.
– Надо вытаскивать парнишку, пока он еще целый, а не по частям.
– Что ты предлагаешь?
– Кроме тебя – никто не сможет.
– Нормально! – на остроносом треугольном личике Ужа возникла редкозубая усмешка. – А я, значит, могу?
– Ты – можешь! – с нажимом произнес Бессонов.
– Ты видел, какая там охрана? Забыл?
– Но не больше, чем на американских базах, верно? Сам же говорил: можно взломать любую безопасность.
– Можно, – согласился Уж. – Если год готовиться и иметь за плечами ресурсы госслужбы.
– Но ты же сам прикидывал, как туда проникнуть, – напомнил Бессонов. – И приличная вероятность получалась.
– Погоди, Бессон, – вмешался Ленечка. – Не о том речь, чтобы проникнуть. Проникнуть – это и я могу. Туда за день человек сто «проникает». Плюс четверо ворот и полуторакилометровый периметр. Так что проникнуть – не главная проблема. А вот выйти… Да еще такого лоха, как Лешка, вытащить – это ты, Бессон, загнул.
– Есть другой выход?
– Искать подходы к людям Сурьина у нас сейчас нет времени, – сказал Уж. – Но ведь кроме людей Сурьина на территории имеются еще и люди Хлебалова. Не может быть, чтобы среди них не оказался кто-то, любящий деньги больше, чем хозяина.
– Ну и как ты предлагаешь такого человека найти? – скептически изрек Монах. – Влезть на стену с мегафоном?
– Помолчи, – заткнул его Бессонов. – Если Уж говорит, значит, у него есть идея. Верно, Ужик?
– Верно. Мы нынешнюю хлебаловскую «гвардию» знаем слабо, но ведь у нас есть кое-кто, знающий, считай, каждого в этой своре.
