Дорант. А что касается денег, которые так легко дает
Арнольф, то ведь у него есть письмо лучшего друга — достаточное обеспечение.
Затем вовсе не несовместимо, что человек в одном смешон, в другом — благороден.
Что касается сцены со слугами, которую иные нашли длинной и холодной, то она,
очевидно, имеет свой смысл. Арнольф всюду терпит наказание (53:) через то
самое, на чем строил свои предосторожности, как на незыблемой основе: невинное
простодушие Агнессы наносит ему удар во время путешествия; простодушие слуг
задерживает надолго у двери по возращении.
Маркиз. Ничего не стоящие доводы.
Климена. Все это только пустые оправдания.
Элиза. Доводы, внушающие жалость.
Наконец, маркиз окончательно срывает спор. После одного
довода Доранта он заявляет:
Маркиз. Честное слово, Шевалье, лучше ты сделаешь, если
замолчишь.
Дорант. Пусть так. Но, в конце концов, если мы понаблюдаем
себя в то время, как мы влюблены…
Маркиз. Только я не хочу тебя слушать.
Дорант. Выслушай меня. Неужели в пылу страсти…
Маркиз. (поет). Ля, ля, ля, ля, ляр, ля, ля, ля, ля, ля, ля.
Маркиз. Как!
Маркиз. Ля, ля, ля, ля, ляр, ля, ля, ля, ля, ля, ля.
Дорант. Я не знаю, можно ли…
Маркиз. Ля, ля, ля, ля, ляр, ля, ля, ля, ля, ля, ля.
Урания. Мне кажется, что…
Маркиз. Ля, ля, ля, ляр, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля, ля,
ля, ля, ля.
Спор кончается… Когда высказано желание, чтобы спор был
записан в виде маленькой комедии, маркиз заявляет Доранту:
Маркиз. Parbleu! Ты сыграешь, Шевалье, в этой комедии
невыгодную роль.
3. Другая но уже более «серьезная» механическая уловка с
целью положить конец невыгодному спору — «призыв» или «довод к городовому».
Сначала человек спорит честь честью, спорит из-за того,
истинен ли тезис или ложен. Но спор разыгрывается не в его пользу — и он обращается
ко властям предержащим, указывая на опасность тезиса для государства или
общества и т.д. И вот приходит какая-нибудь «власть» и зажимает противнику
нашему рот, что и требовалось доказать. Спор прекратился и «победа» за ними.
4. Но «призыв к городовому» имеет целью только прекратить
спор. Многие этим не довольствуются, а применяют подобные же средства, чтобы
«убедить» противника, т.е. вернее, заставить его, по крайней мере на словах,
согласиться с нами. Тогда подобные доводы получают название «палочных доводов».
Конечно, и в наше время употребляются еще «палочные доводы» в буквальном смысле
слова. Насилие во всех видах очень часто «убеждает» многих и разрешает (54:)
споры, по крайней мере, на время. Но такие палочные доводы в область
рассмотрения логикой, хотя бы и прикладной, не входят
[4]
. Здесь палочным
доводом называется довольно некрасивая уловка, состоящая в том, что приводят
такой довод, который противник, по соображению софиста, должен принять из
боязни чего-нибудь неприятного, часто опасного, или на который он не может
правильно ответить по той же причине и должен или молчать, или придумывать
какие-нибудь «обходные пути». Это, в сущности, разбой в споре. Даже, пожалуй, в
одном отношении, еще хуже. Разбойник открыто предлагает дилемму: «кошелек или
жизнь». Софист преподносит скрытым образом и с невинным видом дилемму «принять
довод или потерпеть неприятность»; «не возражать или пострадать».
5. Такие доводы изобилуют во все времена, у всех народов,
при всех режимах; в государственной, в общественной, в частной жизни. Во
времена инквизиции были возможны, например, такие споры: вольнодумец заявляет,
что «земля вертится около солнца»; противник возражает: «вот во псалмах
написано: Ты поставил землю на твердых основах, не поколеблется она в веки и веки».
«Как вы думаете» — спрашивает он многозначительно — «может Св. Писание
ошибается или нет?» Вольнодумец вспоминает инквизицию и перестает возражать. Он
для большей безопасности обыкновенно даже «убеждается», даже иногда трогательно
благодарит «за научение». Ибо «сильный», «палочный довод», вроде стоящей за
спиной инквизиции, для большинства слабых смертных естественно неотразим и
«убедителен».
В наши времена, слава Богу, инквизиции нет, но существует
много других форм палочного довода. Пример из недавней жизни — собеседование
миссионера со старообрядцами. Старообрядец яростно доказывает, что миссионер и
его церковь — еретики. Находчивый «миссионер» ставит вопрос: «Вот как! Значит и
наш Государь Император еретик»? Перед старообрядцем мелькнули — (в воображении,
а может быть и наяву) знакомые лица альгвазилов, и вспомнились «места не столь
отдаленные». «Сердце его смятеся и остави его сила его» и «бысть яко человек не
слышай и не имый во устех своих обличения». Начальство иногда очень удачно
убеждает своих подчиненных. «Люди других убеждений» ему «не подходят», а дома у
убеждаемого Вася и Ваня пищат, есть-пить просят. Доводы начальства часто действуют
несравненно сильнее Цицероновского красноречия.
Чтение в сердцах. Положительная и отрицательная форма его.
Инсинуации. «Рабская» уловка при отсутствии свободы слова.
55:
1. Различные видоизменения «аргументов к городовому» и
«палочных доводов» бесчисленны. По крайней мере в старинных логиках 16, 17 и
18-го века встречаются иногда довольно длинные их списки, но не исчерпывающие
материала. Из списков и описаний видно, что все они встречаются и в наше время.
Поистине меняются только листья, а дерево с ветвями остается все то же.
