4. Чтобы мы приняли на веру название, он пользуется, кроме
обычной нашей склонности к этому, еще разными обычными уловками, например,
внушением. Говорит безапелляционным тоном, употребляет название, как нечто само
собою разумеющееся, несомненно правильное. Отвлекает внимание от проверки
скрытой оправдательной посылки и т.д., и т.д. Есть названия, которые особенно
пригодны для такой уловки: это те названия, которые имеют оттенок порицания или
похвалы; ими пользуются, как «злостными кличками» или «красивыми словами»,
«красивыми названиями». Из них самые подходящие — модные в данное время «боевые»
клички и названия. Эти слова становятся для очень многих чем-то вроде фетиша
или «жупела» для московской купчихи у Островского. Часто это в полном смысле
«гипнотизирующие сл ова». Они действуют на человека мало развитого, как меловая
черта на курицу. Говорят, если пригнуть голову курицы к полу и провести от
клюва мелом прямую черту, курица несколько время останется неподвижно в таком
положении, созерцая только эту черту. Так и человек, загипнотизированный
соответственным словом, теряет способность рассуждать, правильно это слово
приложено или нет. Особенно, если усиленно ударяют на такое слово и растекаются
по поводу его «в красноречии».
5. Игра «красивыми названиями» и «злостными кличками»
встречается на каждом шагу, например, в газетной полемике известного (82:)
типа. Г. Икс сделал в собрании какое-то заявление: газета пишет: (смотря по
«режиму») это явно революционное заявление (или контрреволюционное заявление)
показывает, до чего подняла у нас голову гидра революции (или контрреволюции) и
т.д. Затем идут красноречивые рассуждения об этой «гидре» — и чем
красноречивее, тем лучше; красноречие отвлечет внимание от проверки,
действительно ли заявление революционно или контрреволюционно. Читая само
заявление, мы, обыкновенно, не вникаем в него с должным вниманием; поэтому
«злостная кличка» проходит «сама собою», без критики, особенно, если она дана в
«нашей газете», которой мы доверяем. Иногда этими «злостными кличками» пугают
или, как говорят в народе, «пужают» робких людей. Но иногда злостная кличка
обращается в страшное орудие демагогии. Из истории известно, что стоит крикнуть
в иной момент толпе: «это провокатор», «отравитель», «революционер» и т.д., и
участь человека будет решена. Конечно, порой «пужанье» злостными кличками в
неумных руках имеет оттенок комического. Так было время, когда некоторые
«общественные организации», имевшие в распоряжении громадные капиталы, но
весьма недолюбливающие правительственных «ревизий», «пужали», что ревизия их
деятельности — «контрреволюционный акт».
6. Не менее успешно применяются и «красивые названия» для
того, например, чтобы смягчить впечатление от какого-нибудь факта, или «выдать
ворону за ястреба» и т.д., и т.д. Слова «жулик» и «уголовный преступник» имеют
очень неприятный оттенок; но если назвать того же человека «экспроприатором» —
это звучит благородно. Иногда название служит лучше, чем любая ограда. Когда
шайка уголовников занимает дом и грабит, с нею церемониться не будут. Но стоит
им выкинуть «черный флаг» и назвать себя «анархистами» — и получится совсем иное
впечатление. Нежелание жертвовать собою для родины, когда это наша обязанность
— не особенно уважаемое качество; но стоит назвать отказ идти в битву «войной
против войны» или т.п., и самый тупо-низменный, животный трус получает вид
«борца за идею». — Эта черная магия слов отлично известна софистам. Там, где
совершить низменный поступок мешает остаток стыда, голос совести, и т.д., и
т.д., туда приходит, как дьявол-искуситель, демагог и бросает для прикрытия
низменных побуждений «красивое название». Большинство горячо хватается за него,
как за предлог освободить себя от того, чего не хочется. — Так искушает нас
внутри нас «внутренний софист»; так действует в помощь ему, часто гораздо более
хитрый, искусный и бессовестный внешний софист.
7. Нередко игра красивыми названиями и злостными кличками
усложняется, обращаясь в «игру двумя синонимами». Для нее нужна пара синонимов,
обычно отличающихся друг от друга резче всего похвальным и неодобрительным
оттенком мысли, например:
Щедрость и мотовство, скупость и скряжничество, свобода и
произвол, твердая власть и деспотизм и т.п. и т.п. Возьмем два таких синонима:
«свобода искусства» и «разнузданность искусства». Цензор запретил печатать
порнографическое произведение Икса. Защитник Икса в газете начинает, примерно,
так: «Опять цензура! Опять карандаш палача мысли губит цветы свободного
искусства… На днях запрещена книга почтенного Икса, содержание которой не
понравилось целомудренному цензору».
83:
«…Порнография! — Не нам, конечно, защищать разнузданность
искусства, не мы будем отстаивать право на существование такой гнусности, как
порнография. Наш читатель знает это. Ее надо преследовать, ее надо карать, надо
истреблять без жалости эту отраву духа. Но нужно же уметь отличать порнографию
от светлого искусства, возводящего жизнь в перл создания! Иначе мы дойдем до
уничтожения капитолийской Венеры или божественной вакханалии Рубенса! Мы дойдем
до запрещения „Руслана и Людмилы“, этой шалости юного гения. Но цензорская рука
не знает таких различий и дерзает и посягает на все, даже на свободу
искусства». Затем идут иногда «анекдоты из цензорской жизни» и «пламенная
талантливая» защита свободы искусства от цензоров. Какая горячая, какая
убедительная в формах журнального шаблона! — Нет только одного: доказательства,
что защищаемое произведение не порнография, а «светлое искусство». — А в этом
одном вся суть. Такую уловку можно назвать «игрой двумя синонимами».
8. К тому же роду софизмов произвольного названия относится
одна из самых обычных уловок спора — бездоказательная оценка доводов
противника. Многие, услышав довод противника, заявляют категорически:
«ерунда!», «чепуха!», «софизм!», «игра слов», «это глупо!» и т.д., и т.д., и
т.д. Если они потом и докажут правильность своей оценки, то все-таки подобные
резкие квалификации доводов противника по меньшей мере излишни. Особенно до
всякого доказательства их правильности. Надо сказать, однако, что в огромном
большинстве случаев такие оценки и недоказуемы и неправильны. Но их иногда даже
и не пытаются обосновать, а «пущают так», в виде аргумента, в виде возражения.
Это уже чистейший софизм произвольного названия: название заменяет довод, а
само не доказано, Даже более — это один из самых грубых софизмов этого рода.
Вот пример из Герцена.
Жизнь человека — великий социальный долг — говорил Луи Блан.
Человек должен постоянно приносить себя в жертву обществу?
— Зачем? — спросил я вдруг.
— Как зачем? Помилуйте: вся цель, все назначение лица —
благосостояние общества.
— Оно никогда не достигнется, если все будут жертвовать, и
никто не будет наслаждаться.
— Это игра слов.
— Варварская сбивчивость понятий, — говорил я, смеясь.
Или другой пример (из Тургенева).
