– Эй! – послышался сверху перепуганный голос. – Живые есть?
Похоже, этот вопрос был воспринят как оскорбление, такой
крик поднялся кругом. В том, что он умер, не хотелось сознаваться никому.
Сверху послышались тяжелые удары, потом железный скрежет, потом тот же голос
проорал:
– Все, двери мы открыли. Можете вылезать! Кто может!
Вокруг снова раздались крики, исполненные боли. Кричали в
основном женщины, которых топтали мужчины, пытающиеся выбраться наружу:
дверцы-то теперь были наверху.
Тина сжалась в комок, защищая голову. Наконец сверху
скомандовали:
– Женщины! Давайте руки! Будем вас тянуть.
Тина, как могла, выпрямилась. Женщины всхлипывали, кто-то
громко стонал.
Завыла сирена – милиция, что ли, прибыла? А может, «Скорая»?
– Эй, руки давай, руки! – заорал кто-то в ухо Тине. –
Соображаешь, нет?
Она покорно вытянула вверх руки, и через некоторое время,
едва не выломав их, ее выволокли через двери и опустили на асфальт.
Бледные, перепуганные люди толпились вокруг. Кто-то лежал на
земле, неуклюже скособочив голову. Кто-то стонал, кто-то ругался. На борту
«пазика» и на земле виднелась кровь.
На подгибающихся ногах Тина шагнула в сторону. Тошнило
невыносимо.
– Эй, вы там как? – Четырехугольный мужик в белом халате со
злым лицом подскочил к ней, схватил за голову и пристально вгляделся в глаза: –
Руки-ноги целы? Это хорошо! Сотрясения вроде бы тоже нет, но точнее скажут в
больнице.
– В какой больнице? – испугалась Тина. – Мне некогда, вы
что?
Доктор скривился:
– Давай-давай! Тетя Тоня, возьмите эту дурочку!
Женщина, вроде бы похожая на доктора, без разговоров
затолкала Тину в белый с красной полосой фургончик, где уже жались друг к другу
пять или шесть бледных, перепуганных женщин. Вроде бы Тина видела их в
злополучной «маршрутке».
– Уберите ее отсюда! – истерически взвизгнула одна, едва
завидев Тину. – Это из-за нее мы перевернулись!
– Да будет тебе, молодка! – тяжело вздохнула тетя Тоня,
втискиваясь в фургончик последней. – Живы – и ладно.
– А шофер? – кричала женщина.
– Да что ему сделается? – поджала плечами медсестра. – Нос
разбил, и все. Ничего, будет думать, куда ехать. Мужики рассказывали, как он
кататься собрался. А вот тот парень из «Волги» – его… – Она махнула рукой.
Гомон в «Скорой» мигом стих. Кто-то всхлипнул…
Тина откинулась к трясущейся стенке, закрыла глаза. Может
быть, у нее и правда сотрясение мозга? Уж очень ноют виски. В левый будто
иголочка воткнулась. И опять нарастает страх… Не от этой машины, не от
больницы, в которую ее везут. Почему-то страшна наступающая ночь.
Ну вот, глупости! До ночи еще часов пять-шесть.
Однако тягостное предчувствие так никуда и не ушло. Не помог
успокаивающий укол, не помогло и резюме доктора, подтвердившего, что никакого
сотрясения у Тины все-таки нет, а дрожь, которая ее бьет, – это вполне
естественная реакция после пережитого потрясения. И когда Тина вышла в блеклые
сумерки, поглядела на тоненький, добела раскаленный серпик молодого месяца, на
только что проклюнувшуюся нарядную звездочку слева от него, – она едва не
повернула назад, на больничное крыльцо. Ночь подступила-таки, а вместе с ней –
неопределенные, смутные страхи.
До дрожи не хотелось идти домой!
Нет, все-таки странно. Всегда ее дом был ее крепостью, с тех
самых пор, как два года назад Тина узнала о смерти тети и о том, что ей была
завещана квартира в далеком городе Нижнем Новгороде. Тогда она восприняла это
как знак свыше, как дар небес, как выход из неразрешимо, казалось бы,
запутавшейся жизни. Она была так счастлива, что даже не находила в себе сил
изображать приличную случаю печаль. Из-за этого Тина в очередной раз смертельно
поссорилась с матерью и, неся на челе клеймо безжалостной, расчетливой
эгоистки, убежала сломя голову из родного города Хабаровска, твердо решив
никогда-никогда туда не возвращаться. «Туда» – это означало к маме, в газету
«Молодой дальневосточник» и к мужу Мише Шевелеву. Бывшему мужу, разумеется.
Она поселилась в Нижнем, мгновенно полюбив этот чудный
провинциально-столичный город, и чувствовала себя как дома и в нем, и в тихой
квартире на первом этаже симпатичной «хрущевки» из красного кирпича, стоявшей в
тихом, тенистом дворике. Потом появился Валентин…
Теперь Валентин исчез. А вдобавок Тина поняла, что ей
страшно возвращаться домой…
Но куда, в самом деле, податься? Больше идти некуда. Разве
что в «Макдоналдс»… но Виталия давным-давно и след небось простыл. Да и
забираться снова в какой-нибудь автобус, троллейбус, «маршрутку» (!!!) – нет,
уж только не это!
Поэтому она собрала остатки сил и побрела от областной
«Скорой помощи» через Ковалиху на Провиантскую улицу, а потом – на свою
Ижорскую, которая еще утром была родной и любимой, а теперь чудилась
исполненной опасных и зловещих теней.
Тина не сдержала сдавленного крика, когда одна из таких
теней вдруг отделилась от скамейки, стоящей возле ее подъезда, и встревоженным
голосом произнесла:
– Ну наконец-то. Я уж тут в розыск собрался подавать,
честное слово!
Тень говорила мужским голосом, имела широкие плечи, а свет
фонаря играл на ее тщательно причесанных рыжеватых волосах. В руках тени
шелестел целлофаном букет и шуршал пакет, в котором вырисовывались очертания
каких-то коробок.
Бояться нечего – это же Виталий!
– Привет, – выговорила Тина, едва управляясь с прыгающими
губами. – Извините, я… у меня тут…
Вдруг ее шатнуло так, что она непременно упала бы, если бы
Виталий, отшвырнув свое имущество, не подхватил ее.
– Что? Что такое? На тебя напали, что ли? Говори же! – Он
сильно встряхнул ее, и боль снова запульсировала в висках.
– Ох, тише… – простонала Тина. – У меня, наверное, и правда
сотрясение мозга. Я в аварию попала, «маршрутка» перевернулась. Так что
извините за опоздание.
– В аварию?! – недоверчиво качнул головой Виталий. – А я
тебя на площади ждал часа два, потом звонил из всех автоматов, всю топографию
двора наизусть выучил. Так и знал, так и чувствовал, что с тобой какая-то беда!
Ну, пошли. Я тебя домой отведу.
Тина с облегчением повисла на его руке.
