Тина провожала взглядом худую, проворную фигурку до тех пор,
пока девушка не вскочила в седло мотоцикла, стоящего у подножия лестницы. Одной
рукой она прижимала к себе портфель Валентина, другой нахлобучивала шлем,
что-то быстро-быстро говоря бритоголовому человеку в черной куртке, который
держал руль. Человек одобрительно кивнул, оглянулся, сверкнув узкими глазами на
вершину холма. Мотоцикл взревел, резко с места, набирая скорость, заложил
вираж, исчез среди домов…
А Валентин так и сидел, склонив голову к плечу, уставившись
перед собой сосредоточенным незрячим взглядом. Кровь из трех ран уже не текла.
И Тина только сейчас поняла, что он – мертв, что его убили у нее на глазах, а
она ничего не могла сделать, чтобы спасти ему жизнь, – только смотрела, как убивают.
Часть первая
Тина
Тина вышла из палаты и сразу ощутила особую тишину,
воцарившуюся в коридорчике. Три женщины, притулившиеся у окна, умолкли, жадно
уставясь на нее.
Она поджала губы, осторожно притворила за собой дверь и
неторопливо двинулась вперед. До кабинета главврача пятнадцать шагов.
Подумаешь, большое дело!
Женщины глядели в упор, не сводя глаз. Да… это вам не
деревенская улица. Там, бывает, услышишь вслед скрипучее:
– При-сти-тут-ка!.. – оглянешься, а и нет никого, только
древняя бабуля в ватнике скорчилась на сваленных у забора бревнах. Дремлет
бабуля, не говорила она ничего, да и слов-то таких не знает!
А тут – ишь, какие смелые бабенки! Словно бы и не
деревенские. Впрочем, они еще молодые, они ездят в город, смотрят телевизор,
читают газеты, которые годом-родом доползают до Тамбовки… они ведут себя, так
сказать, цивилизованно. Нынче приличия требуют лепить правду-матку прямо в
фейс. А чего там? Получи, фашист, гранату! Вроде бы именно от той полненькой,
невысокой продавщицы бывшего сельпо, а по-нынешнему – мини-супермаркета
«Чайка», услышала вчера Тина очередную версию своей нелегкой биографии.
Оказывается, она «пришила» кого-то в городе, да и отсиживается теперь в глуши,
а этот теленок Михал Михалыч повязан какой-то постыдной тайной из своего
прошлого, вот и принужден расплачиваться с шантажисткой, давая ей приют. Но вот
ежели Каримыч, участковый, все-таки когда-нибудь проспится и заглянет в
деревню, надо ему непременно стукнуть про эту подозрительную бабенку, покуда
она и тут не натворила каких-нибудь паскудных дел.
Серьезная угроза – про Каримыча-то. Михаил, конечно,
отмахнется, а ведь угроза нешуточная…
Так. Тина уже отдалилась от женщин не меньше чем на пять
шагов. Самое время им начинать. Приготовились… залп!
– Дура Лидка. Ох, дура горькая! Дождется, что мужика уведут.
Давно приложила бы эту оторву обухом – всего-то и делов.
Продолжения Тина дожидаться не стала: вошла в кабинет и,
только притворяя дверь, почувствовала, как дрожат у нее руки.
Но заставила себя улыбнуться – и Михаил тоже повеселел.
– Ну, что новенького сегодня?
– Да так, семечки, – сказала Тина со всей возможной
беспечностью. – Удивляются, почему твоя жена меня по башке топором не стукнет и
не решит все проблемы одним махом.
– Одним махом семерых побивахом, – кивнул Михаил. – Ничего,
Лидушки ты не опасайся, она тебе худого не сделает.
– Слушай, а правда, неужели она не выясняет с тобой
отношения? – спросила Тина с внезапно проснувшимся любопытством. – Не
спрашивает, кто я, откуда взялась, почему ты со мной носишься, как…
– Как дурень с писаной торбой, – продолжил Михаил. – Она
знает, кто ты. Официальная же версия – будто ты жена моего старого друга,
которому я многим обязан. Он погиб, но мой долг… и так далее.
– Слушай, Миха, ты научился врать! – изумилась Тина. – До
чего дошел прогресс… А я, значит, горькая вдовица, ну-ну. Только, боюсь, все
откуда-то всё знают. И даже больше, чем всё. Бабенки грозились настучать
какому-то Каримычу…
– Каримычу?! – фыркнул Михаил. – Ну, это беда невеликая.
Каримыча ты не бойся, с Каримычем проблем не будет. Он у меня вот где сидит!
Михаил со значительным видом вскинул сухой, смуглый кулак,
сделал зверское лицо, но не выдержал грозной роли и рассмеялся:
– Каримыч не пикнет, если его попросит об этом Коляня. А
Коляня – мой шурин, Лидочкин брат. Он рыбинспектор. Каримычу ведь неохота себе
путину портить. Вот-вот горбуша пойдет, потом кета… Мы тут живем тем, что Амур
даст. А он дает только рыбу да икру. Это наша единственная валюта. Не столь
твердая, как бакс, но уж не хуже деревянного. А Каримычу осенью свадьбу дочке
играть, он ей квартиру хочет в Комсомольске купить… Нет, Каримыч слова не
скажет, я тебя уверяю.
Тина слушала его, широко открыв глаза.
– Нет, Миха, ты ужасно изменился все-таки! Я даже
представить не могла…
– Все изменилось, – ответил он хмуро. – Думаешь, ты прежняя?
Ого! Да если бы тебе кто-то два года назад сказал, что ты ко мне за помощью
кинешься, ты бы того человека просто изничтожила, разве нет?
– Наверное, – смиренно кивнула Тина.
Да… Михаил изменился в главном: теперь он свободен от нее!
Больше не подбирает слов, боясь ее обидеть или хотя бы слегка раздражить, не
впадает в уныние от немилостивого движения бровей. Если вспомнить, хорошенькой
же стервозой была Тина раньше! Но это все потому, что она чувствовала себя до
крайности несчастной рядом с этим человеком. А значит, несчастными становились
и все вокруг, в первую очередь – ее мягкий, ласковый, безответный муж…
– Ну ладно, я уж лучше пойду, – повернулась к двери. – А то
они там небось хронометрируют: успели мы с тобой быстренько потрахаться или
нет.
– Здесь говорят – сношаться, – криво усмехнулся Михаил,
опуская глаза.
– Да пожалуйста, мне-то какая разница, – дернула плечом
Тина, которую от одного только предположения обуяла тоска. – Сколько я тут у
тебя? Минут пять? Ну, дурное дело нехитрое. Лучше пойду. Данилушкина жена так и
не появилась?
– Нет, – хмуро мотнул головой Михаил. – Соседка сказала, она
еще затемно на вырубки подалась. По землянику небось. Это уж до вечера, никак
не меньше. Придется Данилушке пока у нас полежать.
– До чего же мне его жалко! – беспомощно призналась Тина. –
Я к нему все же привязалась… Он все говорил, говорил, а меня ни о чем не
спрашивал. С ним спокойно было. Предлагал мне на постой к ним идти. Я даже
почти решилась, а тут вдруг…
