Не узнал бы… Не испытал бы всего этого ужаса. Не чувствовал
бы себя таким беспомощным и несчастным. Не изведал бы, что такое выбор между
жизнью и смертью – добро бы только своими! А вот когда тебе – только тебе! –
надо решить, где именно поставить запятую в сакраментальной фразе: «Казнить
нельзя помиловать», и запятая не просто знак препинания, но судьбы миллионов,
десятков, сотен миллионов… И спасти их означает стать убийцей только одного
человека – бывшего друга.
Кто, оценив всю эту ответственность, в конце концов не
скажет заодно с Георгием: «Меньше знаешь – лучше спишь»?!
* * *
А заснуть так и не удалось. Кто-то тяжело умащивался в
соседнее кресло, бормоча:
– А что она сучка, я еще когда говорила. Сучка гулявая. Ну
вот и догулялась!
Георгий обреченно вздохнул. Чуть не всю дорогу до Тамбовки
он слушал повествование о каком-то местном докторе, к которому вдруг вернулась
его бывшая жена и разбила новую семью. Теперь, кажется, предстояла очередная
сага… Интересно, чего натворила эта «гулявая»? Тоже что-то разбила?
Георгий открыл глаза и увидел, что все пассажиры, будто на
сеансе Кашпировского, оцепенело уставились в одну точку. Повернул голову.
Точка, впрочем, оказалась достаточно обширной и состояла из
четырех составляющих: трех мужчин и одной женщины. Но Георгий увидел только
одно, одно-единственное лицо, и ему стоило огромных усилий не схватить с колен
газету и не прикрыться ею.
В следующее мгновение он вполне овладел собой и даже смог
слегка зевнуть. Это дало возможность прикрыть рот ладонью и хоть как-то
отгородиться от коротких, мгновенных взглядов, которыми эта троица
профессионально обшаривала пространство вокруг себя, мгновенно впечатывая в
память все детали окружающего, все лица.
Они прошли, и Георгий, ощущая в груди какой-то захолоделый
ком, заставил себя повернуться вслед: так поступили все, а он не должен был
сейчас выделяться из толпы. И вместе со всеми он видел, как один из мужчин,
любезно улыбаясь, перекинулся словцом с бородатыми ребятами в энцефалитках,
которые устроились в последних рядах кресел, – и компания мигом снялась с
места, перешла в другой салон, волоча за собой свои огромные рюкзаки и
несколько спиннингов в чехлах: как будто в путину кто-то что-то ловит
спиннингами!
Те трое рассредоточились в последних рядах, замкнув собой
три стороны некоего незримого квадрата. В четвертый, в самом дальнем углу, села
женщина – в смысле, вынуждена была сесть. Она наклонилась вперед, свесив голову
и опустив меж колен руки. Георгию показалось, что эта поза выдает крайнюю
усталость, оцепенение, а вовсе не стыд. Он успел перехватить ее взгляд – глаза
были совершенно пустые, незрячие. Вряд ли она вообще осознает случившееся, вряд
ли замечает даже то, что и повергло в шок всех пассажиров «Метеора», – свои
скованные руки.
Да, девица оказалась в наручниках… а это могло означать
только одно: трое сопровождающих были милиционерами, сыщиками, операми, как их
там еще называют. И какой бы опасной преступницей ни являлась эта ошеломленная
особа, трое крепких парней надежно блокировали ее, отгородив от остальных
пассажиров. То есть этим самым пассажирам бояться решительно нечего.
Постепенно мысль эта овладела общим сознанием, и момент
утратил остроту.
«Метеор» отошел от причала, и пассажиры, постепенно заскучав
от однообразия зрелища (преступница в ступоре, охрана не сводит с нее
бдительных взоров), перестали выворачивать шеи, уселись поудобнее. Кто-то
развернул снедь и потихоньку жевал, кто-то бездумно смотрел в окно, кто-то уже
успел задремать. В передних рядах громко, со вкусом резались в карты, гомон
ленивых бесед плавал в воздухе…
Георгий тоже отвернулся от интересного угла. Прикрыл глаза.
В другое время он бы непременно задумался о падении, выражаясь по-старинному,
нравов: зрелище преступника (преступницы, какая разница?) в окружении конвоя
стало чем-то настолько тривиальным, что не привлекло общественного внимания
дольше чем на пять-семь минут!.. Однако сейчас было не до извлечения
квадратного корня морали. Он с трудом усмирял грохот сердца, пытаясь освоиться
с мыслью, что в нескольких метрах от него сидит человек, представляющий для
него, Георгия Кайсарова, смертельную опасность. Этого человека звали Виталий
Пидоренко, и присутствие его в числе амурских, комсомольских или даже
хабаровских милиционеров означало только одно: если они – милиционеры, то этот
«Метеор» – космический корабль многоразового использования «Шаттл». Вот так-то…
Конечно, мелькнула мыслишка об ошибке. Теоретически
Пидоренко никак, ну никак не мог оказаться на Амуре! В свиту Голуба он не
входил – был фигурой другого ранга. К тому же, насколько знал Георгий, сейчас
Пидоренко работал в Нижнем Новгороде – «натаскивал» дублера. Неужели
почудилось?
Сидя с зажмуренными глазами, Георгий снова и снова вызывал в
памяти это слегка веснушчатое, щекастое лицо с рыжеватыми бровями и рыжей
волной, мягко прикрывающей низкий, как бы сплюснутый лоб. Это он, несомненно,
ошибки быть не может! Значит, что-то случилось здесь, на Дальнем Востоке, что
потребовало личного присутствия Пидоренко. Связано ли это как-то с Голубом?
Вопрос, на который Георгий, пожалуй, не получит ответа. Все здорово осложнилось
после того, как вышел из игры Валентин… вернее, был выведен. Но почему Виктория
не сообщила об этой поездке? Или у Стрельникова в Хабаровске лежит факс для
Георгия – с запоздалой информацией?
Возможно… Однако ситуация не столь уж патовая, как может
показаться: да, Георгий мгновенно «сфотографировал» Виталия, но тот его явно не
узнал!
Хотя бы потому, что Георгий Кайсаров сейчас на Зулейке. Это
непреложный, многажды проверенный факт. А если так, здесь его быть не может. Не
может быть, потому что не может быть никогда. К тому же…
Георгий запустил руку в свою густую черную гриву и вполне
естественным жестом взъерошил ее так, что пряди упали на лоб. Движением, уже
ставшим привычным, подкрутил усы.
Всего-то и требуется, что сидеть спиной к Виталию. А может
быть, вообще сойти в Комсомольске с этого «Метеора» и добраться до Хабаровска
поездом или самолетом? В этом есть смысл – если только Пидоренко и его команда
сами не сойдут в Комсомольске, а то и в Амурске. Пути их неисповедимы!
Более или менее ясно только одно: цель, ради которой этот
стервятник (а ведь ему сейчас надлежит кружить совсем в других просторах!)
сложил крылья и пал на амурскую волну, сидит в нескольких шагах от Георгия. И
эта цель – девчонка со скованными руками.
