— Леонид Тимофеевич не столяр и не плотник — он директор. Он будет только распоряжаться, — поддразнивая ребят, улыбнулся Круглов.
— Ничего! — вдруг выступил Мазин. — Мы, если надо, всех достанем. В райком комсомола пойдем! — Мазин выпятил нижнюю губу и важно добавил слышанную где-то фразу: — Мы общественность привлечем!
Секретарь райкома сузил черные глаза, усмехнулся:
— Ого, да вы все дороги знаете! Ну, тогда и говорить не о чем!
Он обернулся к Леониду Тимофеевичу и что-то сказал ему. Взрослые долго смеялись. Ребята стояли в стороне и ждали.
Уходя, товарищ Круглов ласково и серьезно сказал им:
— Школа, конечно, нужна, и все, что можно, мы сделаем. Только уж помогать придется на совесть, на пионерскую совесть, понятно?
— Понятно!
— Ну, я к вам еще загляну как-нибудь. До свиданья, пионеры!
Ребята ликовали.
— Нам хоть бы одного плотника, и столяра, и печника — лишь бы посмотреть, как и что. А то мы и сами научимся! — захлебываясь, говорил Петя Русаков.
Проводив своих гостей, Леонид Тимофеевич вернулся к ребятам. Грозный тоже подсел к ним.
— Ну, теперь рассказывайте! — сказал директор.
Ребята замялись, не зная, с чего начать.
— Столько всего было, Леонид Тимофеевич!.. — покачала головой Лида.
Мальчики начали рассказывать. Вспомнили тяжелые дни, проведенные на Украине, своих далеких друзей, вспомнили Макаровку… И, опустив головы, замолчали.
— А березку Валину мы из той школы перенесем и посадим тут, под окошечко, — тихо сказала Нюра.
— Это хорошо. Как раз внизу у нас будут старшие классы, — заметил Леонид Тимофеевич.
Разговор снова вернулся к ремонту дома. С чего начинать?
— Начинать надо с уборки мусора, — сказал директор. — Причем это нужно делать с толком, так как среди битого кирпича попадаются целые кирпичи и половинки — они могут пригодиться. Большие куски стекла тоже пойдут в дело. Вот и начинайте с разборки. Щебень в яму закопаем где-нибудь подальше… По уборке двора и дома назначим руководителем Ивана Васильевича.
Грозный весело подмигнул ребятам:
— Это мы сделаем, сделаем!
Уходя с зеленого пустыря, ребята уже чувствовали себя хозяевами будущей школы.
— Вот кусок стекла… осторожно! Откладывайте сразу в сторону! Не наступите! — кричали они друг другу. — Эх, запереть бы ворота, да ворот нет…
* * *
Через несколько дней к Трубачевым зашел Иван Васильевич. Тетя Дуня не знала, куда усадить старика. Но у Грозного был деловой вид, он решительно отказался от чая и с важностью заявил Ваську:
— Завтра свою бригаду посылай на пустырь, а сам пойдешь с Леонидом Тимофеевичем по делам хлопотать.
— Куда? — не понял Васек.
— Куда — это мне не доложено, это сам директор знает. А только не опаздывай, к девяти часам будь в старой школе обязательно. Леонид Тимофеевич туда зайдет… До свиданья, Евдокия Васильевна, привет и почтение!
— Ишь, форсу набрался старик, — добродушно сказала тетя Дуня, глядя, как Грозный, опираясь на суковатую палку, шел по двору.
— Да как же! Ведь ремонт дома начинается. А еще он у нас главный по уборке мусора, — рассеянно сказал Васек, думая о приглашении директора.
— Оденься получше: рубашечка белая у меня на случай заготовлена, галстук шелковый возьми — с ответственными людьми разговаривать будешь, — забеспокоилась тетя Дуня.
Глава 24
СЫН ГЕНЕРАЛА КУДРЯВЦЕВА
Васек ходил за директором, не понимая, зачем Леонид Тимофеевич взял его с собой. Они деловито шагали по улицам, заходили в разные учреждения, знакомые Ваську только по названиям: «Райисполком», «Райсовет», «Роно». Леонид Тимофеевич вел длинные разговоры с разными людьми, потом бегло кивал головой Ваську:
— Посиди здесь! — и исчезал за дверью какого-нибудь кабинета.
Там он снова с кем-то разговаривал, а Васек от нечего делать разглядывал сидевших тут людей; все они чего-то ждали, рылись в своих портфелях, перебирая какие-то бумажки.
Леонид Тимофеевич выходил озабоченный, вытирал платком лысину и снова кивнув Ваську, шел дальше по длинному коридору, в следующий кабинет.
Один раз через неплотно прикрытую дверь Васек услышал его раздраженный голос:
— Товарищ, я ничего не прошу лично для себя — я прошу для школы! Отремонтировать дом голыми руками нельзя…
Кто-то закрыл изнутри дверь, и Васек не слышал продолжения разговора. Он сидел и беспокоился за Леонида Тимофеевича, чувствуя обиду за него и недовольство человеком, который чего-то не хотел сделать для ремонта их школы. Но когда дверь снова открылась, из нее выглянул военный с серым усталым лицом и, пропуская вперед директора, крепко пожал ему руку со словами:
— Ну, хлопочите, хлопочите! Что могу, то сделаю!
Леонид Тимофеевич весело улыбнулся Ваську:
— Ну, кажется, мы с тобой кое-чего добились. Пойдем закусим и обдумаем, как дальше действовать.
Они зашли в столовую. Девушка-подавальщица брала обеденные талончики и быстро говорила:
— На первое — борщ, на второе — пшенная запеканка.
Васек проголодался и ел за двоих. Леонид Тимофеевич вынул какое-то письмо:
— Ну, вот тебе поручение. Это надо передать директору лесопильного завода. Здесь есть адрес и фамилия. Смотри не потеряй и добейся во что бы то ни стало, чтобы письмо было передано. Там, кажется, не пускают без пропуска. Ну, спроси дежурного. В общем, сообразишь на месте. А мне надо сходить относительно рабочих. С большим трудом уговорил дать мне кровельщика и плотников, а вот печника не достал…
Ваську нравилось, что директор говорит с ним как со взрослым. Он взял письмо и, прощаясь, сказал по-военному:
— Есть доставить директору завода!
— Смотри не запутайся, это на краю города, — предупредил его Леонид Тимофеевич.
— Ничего, язык до Киева доведет!
Но спрашивать Васек стеснялся и потому, расставшись с директором, сразу сделал лишний крюк в сторону. Потом вернулся, прошел еще несколько улиц, читая на углах названия. Васек знал, что лесопильный завод находится на окраине города, далеко за парком, но он никак не мог вспомнить, где начинается Заводская улица. Пришлось спросить. Разузнав хорошенько, Васек прибавил шагу.
«Как бы не опоздать!» — думал он, минуя парк. Наконец показался серый дощатый забор с будкой около ворот.
В глубине двора под навесом были видны сваленные в кучу доски, бревна. Через проходную будку входили и выходили рабочие. Сбоку высилось красивое здание, и над входом было написано: «Клуб», «Столовая».
