— Булгаков! Витюшка! Уже зал открыли. Скоро ты? Давай я тебе помогу!
Товарищи, стукаясь головами, поспешно обводят красной тушью печатные цифры и, держа за концы белый лист, бегут в зал. В зале на расставленных рядами стульях сидят родители. Мария Ивановна Синицына заботливо усаживает каждого. С легкой руки Леонида Тимофеевича, мать Нюры Синицыной давно уже стала в школе лучшей общественницей в родительском активе.
— Сюда, сюда пожалуйте, Павел Васильевич! — приглашает она пожилого рыжеватого человека с Золотой Звездой Героя на гимнастерке. — И вы, Евдокия Васильевна, вот здесь, рядышком, садитесь!
Тетя Дуня приветливо улыбается.
— И Андрею Ивановичу тут местечко найдется. Светловолосый веснушчатый юноша в железнодорожной форме — правая рука Павла Васильевича — садится рядом с Трубачевым.
— Паша, Паша, гляди, кланяются нам! — шепчет Евдокия Васильевна брату.
Павел Васильевич приподнимается.
Из всех рядов смотрят на него знакомые улыбающиеся лица. Вот Екатерина Алексеевна — ясноглазая, приветливая женщина с толстым малышом на руках, младшим братом Пети Русакова. Вот родители Лиды Зориной — высокий военный человек и все еще молодая, черноглазая, улыбающаяся женщина. Рядом с ними — спокойная, уютная, с добрыми ямочками на щеках мать Саши Булгакова. Поодаль, привстав со своих кресел, кланяются Трубачевым родители Коли Одинцова. Много радости когда-то доставило ребятам их возвращение из полярной экспедиции. Школьники всех классов приглашали к себе полярника с мужественным, закрасневшим от морозных ветров лицом, в меховых унтах. А вот и мать Севы Малютина; она стоит рядом с любимой учительницей ребят — Еленой Александровной. Обе синеглазые, живые, они, как сестры, крепко держат друг друга за руки и горячо беседуют о чем-то близком и дорогом обеим. Взволнованные лица собравшихся светятся глубокой радостью; они вместе со школой ждут дорогих гостей.
В зале матовыми огоньками горит люстра, алеют протянутые под потолком красные шелковые флажки, по обеим сторонам сцены спускаются донизу темно-зеленые гирлянды.
В проходе появляется скромная женщина с гладко зачесанными назад волосами и серым платочком на плечах.
— Здравствуйте, Оксана Николаевна!
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — приветливо здороваются с ней дети и взрослые.
Давно живет у брата Оксана Николаевна, но и посейчас с далекой Украины летят к ней письма от друзей.
Пишут ей, что зацвели на Украине молодые сады, что снова вьется дымок над бывшей пасекой, только вместо белой хатки Матвеича в саду, где в темных ветвях деревьев, как горячие искры, краснеют вишни, стоит теперь просторный каменный дом сельскохозяйственной станции. За садом раскинулся большой опытный участок.
Каждое утро молодой селекционер Гена Наливайко обходит поле, низко склоняется над одуванчиками кок-сагыза.
Лежит перед ним залитая солнцем послушная земля.
У реки пасется его боевой конь — верный Гнедко. Ласковым ржанием призывает он хозяина. Подойдет к нему Гена, протянет на ладони кусочек сахару, обнимет морду коня, прижмется щекой к мягкой шерсти…
Часто заглядывает на опытное поле Степан Ильич, председатель колхоза «Червоны зирки», а бывает, заедет и Мирон Дмитриевич с тоненькой сероглазой дочкой Марусей — лучшей звеньевой в колхозе.
А то зашумят веселые голоса ребят. Это учитель Коноплянко из далекой Макаровки приведет в гости своих пионеров. Уходя, обязательно спросят ребята, нет ли письма от Оксаны Николаевны, от Васька Трубачева и его товарищей. Вынет Генка дорогие письма, отдаст их Коноплянко.
В тихий вечер за селом Макаровка, на лесной поляне, соберутся пионеры. Свет от пионерского костра падает на белую березку. Полевые цветы густым ковром покрывают дорогой холмик.
В последний год войны приходила в Макаровку пожилая женщина в темпом платье. С трудом пробиралась по дороге — ехала на грузовиках, шла пешком. Долго сидела на лесной поляне. Расспрашивала людей о Вале. Миронихе сказала: «Воспитательница из детского лома тетя Аня».
А люди, глядя си вслед, говорили: мать.
Без конца могут слушать колхозные ребята про учительницу Марину Ивановну, про школьницу Валю и про московских пионеров.
Не мигая смотрит в лицо учителю Коноплянко голубоглазы» Жорка.
— Я помню их. И баба Ивга помнит, — говорит он — Они еще в нашей хате жили.
— А Нюра и Лида нам новые сумки для школы прислали, — нежно улыбается беленький Павлик.
Долго сидят пионеры. Читают письма дорогих москвичей. Ярче разгорается пионерский костер…
* * *
В школьном зале — нетерпеливое ожидание. Ребята вертятся на стульях, поминутно оглядываясь на входную дверь.
— Приехали, приехали! — шепчут они друг Другу, глядя на взволнованные, радостные лица учителей.
К Трубачевым пробирается запоздавшая гостья — Таня. Щеки ее разгорелись от мороза, светлые волосы рассыпаются по плечам.
— Они в учительской, сейчас придут! — быстро шепчет она тете Дуне, усаживаясь рядом.
— А ты где же задержалась-то? — с укором спрашивает Павел Васильевич.
— Доклад сегодня Костя в райкоме делал… Торопливой походкой входит в зал Леонид Тимофеевич, и по тому, как таинственно прикрывает он за собой обе половинки двери, ребята догадываются, что за дверью кто-то есть, и начинают громко хлопать.
— Что же вы мне-то хлопаете? — смеется директор. — Я не приезжий, я здешний.
Он проходит на сцену, где уже собираются все учителя, Шепнув несколько слов Сергею Николаевичу, он торжествен но обращается к залу:
— Товарищи родители и ребята! На наш праздник, в числе приглашенных гостей, приехали бывшие ученики этой школы Васек Трубачев и его товарищи.
В зале шумное движение. Директор поднимает руку
— …Многие из вас еще помнят этих учеников. В пионерской комнате до сих пор лежит дневник Коли Одинцова…
— Мы читали!
— Мы все читали!
— Мы знаем! — прерывают директора взволнованные голоса.
Директор разводит руками и, улыбаясь, смотрит поверх голов. Входная дверь широко открывается, и в проходе между рядами появляются долгожданные гости. Школьники видят молодые улыбающиеся лица, блестящие глаза. Вот они, неразлучные товарищи, верные своей школьной дружбе!
— Трубачев! Саша Булгаков! Мазин! — вырываются из зала тихие восклицания.
Голоса растут и сливаются в один радостный гул.
Васек Трубачев в форме лейтенанта Военно-Морского Флота стоит посреди захлестнувшей его толпы и. по давнишней детской привычке, смущенно теребит свой непокорный рыжий чуб.
Вот она, его родная школа!
В этих дорогих стенах прошли целые годы жизни, здесь каждая мелочь напоминает о пережитых волнениях, о тревожных и радостных событиях.
