Лишь выдвинув последний ящик, Костя нашёл настоящее сокровище.
Целая груда колбасно-толстых свечей лежала тут рядом с большим подарочным коробком спичек. «1 000 штук» было написано на его аляповатой этикетке, а чуть ниже красным — «Спички детям не игрушки!»
— Вот подлость! — возмутился Костя. — Сколько я страдал без спичек, сколько их покупал и терял, а тут всё время лежал этот чёртов коробок!
Костя смутно помнил, что тот же ящик он выдвигал прежде, и ничегошеньки в нём не было. «Аберрация памяти, фантом! — сказал Костя сам себе. — Или это был другой ящик. Нет, спички — настоящий подарок судьбы! Наконец-то последний вечер я проведу здесь, как человек. То есть, как собирался. То есть, как Бунин!»
Первым делом Костя подпалил берёзовые поленья в камине. Он очень боялся, что дрова отсырели в дождливые дни. Ничего подобного! Огонь получился таким чистым и ярким, такие весёлые оранжевые волны забегали и задрожали в каминной пасти, что Костя только крякал и потирал руки. Ровное тепло задышало в промозглую темь.
«Теперь можно и помещение осветить, — решил Костя. — Будет окончательно по-английски».
Он взял с каминной полки рогатый подсвечник и, плавя спичкой толстые концы свеч, поставил целых шесть. Ближнее пространство наконец озарилось, а свечи заплакали длинными струями. От них тоже запахло теплом.
Сразу стало уютно и хорошо. Рыжий свет не мог захватить многого и лежал лишь на большом кресле да на столике для покера. По столику Костя в сердцах разбросал хлам, который нашёл в шкафах.
Костя снова развалился в кресле. Он уставился на огонь и всё ждал, что в такой располагающей обстановке придут к нему какие-нибудь оригинальные мысли. Однако, как назло, в голову лезли глупости — банка с огурчиками, которая так и не нашлась, копчёная колбаса, лейка на газоне, недосягаемый альманах «Нетские увалы», голая Инесса. «Бунин и другие, наверное, на грудь что-нибудь принимали для вдохновения», — догадался Костя.
И без принятого глаза у него то и дело слипались: кресло оказалось слишком удобным. Наплывал сон, тем более привязчивый, что его приходилось отгонять, дрыгая ногами и таращась из последних сил.
А за окнами никак не кончалась ночь. Буря в саду окончательно разгулялась и теперь выла в голос, трещала ветками. Она казалась нестрашной и уютной, потому что в комнате горел огонь.
Вдали, кажется, первый раз ухнуло.
«До чего надоели грозы, — сквозь сон ворчал Костя. — Ещё развезёт дорогу, и утренний автобус где-нибудь застрянет… А петухи всё дрыхнут, сволочи! Как только первый крикнет, можно будет расслабиться и поспать до полседьмого»…
Но заснул он тотчас же, без всяких петухов. Легко заснул: поплыл, как щепка, в сладкую темноту, перестал и шевелиться, и слышать, и думать. Только когда над самой головой треснуло небо, а кресло даже слегка подпрыгнуло, он с трудом приоткрыл глаза.
Буря трясла и ломила деревянные стены дачи. За портьерами вспыхнула белая молния, и Костя из своего кресла увидел «Девятый вал».
«Опять!» — простонал он.
Снова раздался оглушительный треск, и что-то тяжёлое, громадное, живое рухнуло под самым окном — должно быть, молния угодила в яблоню. Спросонья Косте показалось, что бревно на картине в этот миг круто взмыло в мутной волне, причём вместе с его креслом.
Тут и гром тряхнул землю. Ему в ответ в шкафу глухо, беспорядочно чокнулись друг о друга рюмки, сервизная супница поехала вбок по полке, а с потолка заструилась какая-то труха. Испуганно порхнули и замигали свечи.
Шестирогий подсвечник, который стоял на столе ближе к Косте, медленно накренился и рухнул плашмя. Какие-то из шести огней тут же погасли, сгинули. Однако самый зловредный огонёк живо перекинулся на стопку женских журналов. Он подпалил верхнюю страницу, которая тут же вздыбилась торчком.
В одно мгновение бумажный лист взялся тысячей острых беглых язычков, которые быстро проели в странице овальную дыру. Края дыры расползлись чёрными кружевами, скрутились и опали, зато другие страницы поднимались одна за другой, пылая.
Только тогда Костя окончательно проснулся. Он вскочил и оглянулся, чем бы залить или забить огонь, но, как назло, вокруг было всё ненужное, глупое, горючее. Воды ни капли! Ни ковров, ни покрывал, ни простыней! Английский стиль!
Костя начал стаскивать с себя куртку, но в эту минуту огненным столбом ахнула бутылка с бензином. Весь стол разнообразно, дымно и вонюче вспыхнул. Треснул и занялся драгоценный Костин ноутбук.
Костя бросился к портьере и стал отдирать её, чтобы накрыть пламя. Портьера была намертво прикреплена к какой-то резной деревяшке — Костя даже повис на ней, но плотная ткань не прорвалась.
«Вот так я и сберёг имущество Колдобиных, — с ужасом подумал Костя. — Этот стол и всё это барахло кучу денег стоят! А как спасать?»
В камине до сих пор мирно мерцали поленья, но гостиную заволокло чёрным, сплошным дымом, глухим, как войлок. Что-то громко трещало и разгоралось уже на полу.
Вдруг Костя забыл про столик и колдобинские ценности. Он понял, что оказался в западне: дверь наглухо забаррикадирована, а окна забраны коваными решётками. Он попробовал эти решётки расшатать, но куда там! Даже если б был у него перстень с алмазом (сдуру вдруг подумалось о таком счастье), то работы всё равно хватило бы на пару недель. Оставалось одно: разобрать баррикаду.
Задыхаясь и слабея от ужаса, Костя сдвинул диван, спихнул с комода стулья и журнальный столик. Сам же комод упёрся и ни в какую не желал сходить с места. Костя совсем выбился из сил. «Как глупо приходится умирать — в борьбе с комодом», — подумал он и снова навалился на врага. Никакого результата.
Наконец Костя сообразил, что из комода надо вытащить тяжёлые ящики. Полетели из них в огонь какие-то тряпки, кипы папок с колдобинскими архивами и даже набор тяжеленных колёсоподобных гирь, какими орудуют, продавая картошку мешками.
Лишённый нутра, комод подался. Костя протиснулся к двери. Даже проклятая её ручка в виде львиной головы долго артачилась, прежде чем выпустить пленника!
Вслед за Костей в приоткрытую дверь ринулся чёрный трескучий жар. Едва видимое в дыму, пламя в гостиной уже гудело. Костя побежал по коридору, а тот всё никак не кончался, хотя был всего-то метров восемь. Наконец подалась входная дверь. Костя вывалился в ночь.
Он ожидал, что с грозой пришёл и дождь, но было сухо и пыльно. Ветер крутил и гнул деревья, как траву, а у крыльца в самом деле лежала, высоко воздев поверженные ветки, старая яблоня. На ней было полно яблок, ещё больше валялось вокруг на земле. Её листья ещё шелестели и со свистом рвались вслед за вихрями, но яблоня была мертва. Высокий слом её ствола белел в темноте на том месте, где она прежде стояла — остроугольный, как обелиск.
«Пропал! Пропал!» — повторял Костя.
Он боялся оглянуться на дом, но знал, что там скверно: оттуда веяло жаром и палёной вонью. Лопались стёкла. Ветер гудел и выл особым густым голосом, какой бывает только на пожарах.
