Динка поворачивает к сестре свое лицо. Она действительно чувствует, что умирает. Горькая обида и жалость к себе отражаются в ее глазах, нижняя губа тихо опускается, щеки вытягиваются. Мышка бросается к ней, обхватывает ее обеими руками, тоненький голосок ее дрожит от огорчения:
– А мама?.. Что скажет мама?..
Динка глубоко вздыхает, губы ее шевелятся, слова застревают в горле:
– Мама скажет: а где же моя третья дочка? У меня было три, а тут только две...
Глаза Мышки наполняются слезами.
– Тут только две дочки, а у меня было три... скажет мама, – тоскливым шепотом повторяет Динка.
– Не говори так... – жалобно просит ее Мышка. – Зачем ты все это придумываешь?
– Мышка! – раздается с террасы голос Кати.
Динка мгновенно приходит в себя и хватает сестру за руку:
– Вытри глаза, а то Катя скажет, что я тебя обидела! Ты всегда подводишь меня!
– Как я тебя подвожу? Ты сама... – шмыгая носом, защищается Мышка.
– Нет, не сама! Зачем ты мне утром сливки дала попробовать? «Попробуй, попробуй, два глоточка»! – сварливо передразнивает сестру Динка.
– Так я же не знала, что ты всю чашку выпьешь, – морщась, оправдывается Мышка.
– «Не знала»! Ты никогда ничего не знаешь, а у меня во рту такой вкус, что если мне попадет что-нибудь, так я уже все целиком проглатываю!
– Мышка! – настойчиво зовет Катя.
– Иду! – откликается Мышка и тянет сестру за руку. – Пойдем, ну пойдем же!
– Нет! – вырывает свою руку Динка.
Мышка возвращается одна.
– Динка не идет, Катя.
– Ну и пусть стоит до приезда мамы! – с досадой отвечает тетка.
Чтение «Тома Сойера» прекращается. Алина берет книгу и уходит к себе в комнату.
– Я сейчас дочитаю три страницы и сама позову Динку, – говорит она, уходя.
– Катя! – запыхавшись, говорит Лина и, вытирая фартуком перепачканное мукой лицо, присаживается на нижнюю ступеньку. – Это что же ты, Катерина, делаешь, а? Поставила девчонку у калитки, и стоит она у тебя как пугало огородное битых два часа! Никакие нервы не выдержат, право слово! – сердито выговаривает она Кате.
– Да не ставила я ее! Она из упрямства стоит, да еще хочет показать всем, какая она несчастная!
– Да уж чего тут показывать! Постой-ка два часа безо всяких делов да на своих ногах! Ой, да как же это ты надумала, Катя!
– Да ничего я не надумала! Я только запретила ей идти гулять! – окончательно сердится Катя.
– «Запретила»... Гляди-ко! Так она тебя и послушает! Ишь стоит перемогается. Головочкой своей измысляет чтой-то. Ножкой об ножку постукивает... – приподымаясь на верхнюю ступеньку и глядя на сиротливую фигурку у калитки, говорит Лина. – Пойдет, беспременно пойдет! – с уверенностью добавляет она и, присаживаясь около Кати, шумно вздыхает: – Ох, и что ж это за разнесчастный день нынче! Не успел петух пропеть, как все напасти на нас свалились... Тот стучит, а тот и вовсе, как покойник, в калитку лезет...
– Что такое? – удивленно спрашивает Катя и поспешно отсылает Мышку: – Пойди займись чем-нибудь.
Мышка неохотно идет в комнату.
– Что ты говоришь, Лина? Я не понимаю...
– А что тут понимать?.. Не первый раз... – Лина придвигается ближе и, понизив голос, рассказывает: – Никич-то наш... опять костюм пропил! Еще поперед Герасима заявился... Уж я против ночи не стала говорить вам...
– Откуда же он заявился?
– Известно откуда. Може, и впрямь в городе был, только похоже, что где-нибудь тут, на пристани. И весь, весь до ниточки расторговался... Да не поздно пришел, чуть-чуть так темнело еще. Вы на террасе чай пили, а Динка по саду бегала...
– Но Динка ничего не сказала, – удивленно прошептала Катя.
– Да разве Динка скажет? Она и ко мне-то ластилась, чтобы я молчала... Ну, я вчера-то смолчала, а нынче уж невмоготу...
– Действительно, несчастье какое-то! – расстроенно говорит Катя.
– Кругом несчастье... что на даче, что в городе, везде нам клин! – горестно подтверждает Лина и еще ближе придвигается к Кате. – Ведь вот я все думаю... Кто же это к хозяину-то наведывался? Уж не сыщик ли какой? Так он у меня в глазах и стоит, так и стоит...
– Глупости! – нетерпеливо обрывает ее Катя. – Вот Марина приедет и скажет. Может, кто-нибудь к ней на службу заходил...
– Катя! Ушла! Ушла! – радостно кричит Мышка, выбегая из комнаты. – Я в окно смотрела! Ушла! Убежала Динка гулять!
– Ну, вот те и все! – подымаясь, говорит Лина. – Улетела птичка в далеки края!
Глава 4
Макака
Важно и неторопливо течет Волга. Большая река такая тихая и ласковая сегодня, что, кажется, можно лечь на ее теплую воду, положить голову на волну и закрыть глаза. Волга будет плыть да плыть вместе с тобой мимо обрывистых берегов, мимо пристаней, мимо кудрявых лесистых гор, далеко-далеко... Повернет направо, повернет налево. Куда плывешь, Волга? А куда тебе, девочка, нужно? Неведомо куда нужно Динке...
Она сидит на обрыве, свесив вниз ноги. Под обрывом каменистый берег, у берега плещется желтенькая волжская водичка... А подальше вода глубокая, темная, но это не везде, есть такие места посредине реки, где из-под воды вдруг выходит остров-коса... Ударит над Волгой гроза, блеснет молния и усеет косу чертовыми пальцами. Надо эти пальцы собрать и зарыть на Лысой горе. А самой притаиться и ждать. Как наступит полночь, прилетит черт за своими пальцами. Вот тогда проси у него один глаз. Разозлится черт, не будет давать свой глаз, а ты пальцы ему не давай. Загудит-забушует Волга, брызнет с неба молния, пора черту свои пальцы на косу бросать, а пальцев-то у него нет! И отдаст он тебе свой огненный глаз, вденешь ты его в колечко и носи всегда при себе. Как захочет кто тебя обидеть, поверни колечко, мигни на обидчика чертовым глазом, и пропал тот человек, как не был...
Плывут по Волге баржи, перегоняют их пароходы, около пристани стоит пароход «Надежда». Это дальний пароход, он всегда долго стоит, нагружается. По сходням бегают грузчики с тяжелыми ящиками. Иногда ящик больше человека, а лежит у человека на спине! Тяжело это. А вон идет пароход «Гоголь». Динка вскакивает и машет ему, как старому знакомому. Это мамин пароход. Он каждый день возит маму с Барбашиной Поляны в Самару. Мама ездит туда на службу. Динка тоже ездила на этом «Гоголе» с мамой. Она все бегала по палубе, а потом спустилась в трюм. И в машинное отделение тоже зашла. Там железная решетка, а внизу машина и треск такой, что Динка даже не слышала, как ее выгоняли оттуда, пока один матрос не взял ее за руку и не вывел к лесенке, а там она уже сама полезла наверх и нашла маму. На этом пароходе они с мамой пили чай из волжской воды. Если набросать в Волгу много сахару, такой же чай получится.
