– Играйте! – приказывала она, остановив их неподалеку от веранды.
Старик перетягивал на шее ремень и, стащив со своей спины шарманку, упирал ее деревянной ножкой в песок. Динка становилась в позу. Дети, стоя поодаль, с любопытством смотрели на ее вихрастую голову, рваное платье и босые ноги. Пение сопровождалось заунывной хрипящей музыкой. На веранде появлялись взрослые и, облокотившись на перила, перекидывались шутками.
Маленькая бродяжка смешила их своей манерой прижимать руку к груди и откидывать назад голову с полузакрытыми глазами.
...Я с кинжалом в руке
Пробирался тайком... —
пела Динка, и с веранды раздавался громкий хохот... Дети подбегали к взрослым и, получив от них завернутые в бумажки деньги, бросали их в шапку. Динка разворачивала бумажки и, тряхнув над своим ухом шапкой, бежала к деду. Шарманщик выгребал деньги в свой карман и низко кланялся, благодарил.
Иногда музыка и пение прерывались на середине, горничная совала старику деньги и поспешно выпроваживала его за калитку. Динка, ничуть не огорченная тем, что ее прервали, бежала впереди...
В одной даче пожилая дама с седыми буклями остановила ее пение в самом начале:
– Подожди, девочка! Какие песни ты поешь? – строго спросила она.
Решив, что для этой важной дамы необходимо назвать композитора, Динка бойко перечислила все три песни, которые играла шарманка, и, остановившись на одной, громко заявила:
– «Ах, зачем эта ночь...» Песня композитора Глинки.
– Что такое? При чем тут Глинка? Это не для детей, – сказала старая дама и, обернувшись к мальчику и девочке, которые безмолвно стояли около ее кресла, повторила: – Вы видите, дети, это не для вас! Пусть старичок просто поиграет.
Динка возмутилась.
– Но я знаю и другие песни, – сказала она.
– Какие другие? Все в том же роде? Нет, уж не пой, пожалуйста!
Но дети, стоявшие за ее спиной как два истуканчика, вдруг зашевелились.
– Мы хотим, чтобы она спела! – хором сказали они.
– Но вы же слышите, что у нее все в одном роде! – взволновалась старая дама.
– Ни в каком не роде, а просто детские. Их играют на пианино для детей! – сказала Динка.
– Вот как! Что же, например? – заинтересовалась старая дама.
– Много. О птичках, о кошечках и о новогоднем снеге.
– Мы хотим... – тупо и упрямо повторили истуканчики, с двух сторон налегая на кресло.
– Ну, спой о птичке, – милостиво разрешила строгая дама и, склонив голову набок, поправила букли. – Дети, прослушайте песню о птичке!
Динка приготовилась, но шарманщик не понял и затянул «Разлуку».
– Прекрати! Прекрати сейчас же! – замахала руками старая дама и подозвала горничную.
– Барыня хочет, чтоб девочка спела одна, – пояснила та испуганному старику.
Динка фыркнула, но сдержалась и, приняв позу, громко объявила:
– «Птичка»! Песня композитора Глинки. «Отчего, певунья-птичка, так печально ты сидишь... – медленно запела она, тщательно выводя мотив. – Грустно милую головку опустила и молчишь...»
Дама милостиво закивала головой.
– Вот видите, дети, – сказала она поучительным тоном. – Сейчас мы узнаем, почему загрустила птичка.
Динка пропела еще один куплет, где птичке предлагают сахару и водицы, но она отказывается.
В рабстве, дети, сахар горек...
Что мне в клетке золотой?
Возвратите мне отраду
Жизни вольной и простой! —
старательно пропела Динка.
– Ну вот, теперь нам понятно, что птичке не нравится ее клетка, – точно следуя за Динкой и переводя слова песни на поучение, объясняла дама своим истуканчикам.
Динка, давясь от смеха, с трудом дотянула последний куплет:
– «И тогда я вам в награду песню лучшую спою...» Ха-ха-ха! – неудержимо залилась она вдруг.
– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! – прыснули за креслом истуканчики, но старая дама погрозила им пальцем, и они мгновенно смолкли.
– Ха-ха-ха! – еще громче заливалась Динка.
– Почему ты смеешься? Сейчас же объясни, почему ты смеешься? – прикрикнула на нее старая дама, и седые букли ее затряслись.
– Потому что... так полагается по нотам, – испугавшись, что ей ничего не заплатят, скромно сказала Динка. – Это для того, чтобы дети развеселялись... Там просто так и написано: «Ха-ха-ха!» – сочиняла второпях Динка. – Это написал композитор Глинка.
– Ну, не знаю, кому это нужно... Мне, во всяком случае, ни к чему, – пожала плечами старая дама. – И вообще первый раз слышу что-нибудь подобное! Странная фантазия приписывать все Глинке!
Динка вспомнила стоящего у пианино Олега.
– Почему странная? А это что? «Смейся, паяц, над разбитой любовью...» – вдруг затянула она и, прервав себя на последнем слове, тоненько допела: – «Разве ты человек? Ха-ха-ха-ха! Ты ведь паяц!»
Старая дама заткнула двумя пальцами уши:
– Прекрати сейчас же! Это невозможно слушать! Спой лучше о кошечках, только, пожалуйста, без того самого «ха-ха»! – морщась, добавила она.
Но Динку душил смех, и, краснея как пион, она пояснила, что петь больше не может, так как у нее болит горло.
– Болит горло? И ты ходишь по дачам заражать детей? – в ужасе вскочила старая дама. – Да у тебя, может, ангина или дифтерит, а ты здесь поешь про птичек и распространяешь миазмы! Сейчас же уходи отсюда!.. Глаша! Дайте им два пятака, и пусть сейчас же уходят! – закричала она своей горничной. Горничная сунула Динке два пятака и поспешно выпроводила их с шарманщиком за калитку.
– С чего это она закричала-то? – спросил старик, отбирая у Динки пятаки. – Осердилась на тебя, что ли?
– Нет, она просто заболела... – Динка показала на горло. – У нее тут... дифтерит!
– Ишь ты, как сразу ее схватило! – покачал головой старик и, вздохнув, добавил: – Все под богом ходим!
Динка фыркнула и махнула рукой:
– Да пускай хоть умирает! Денежки дала, и ладно!.. А мы много сегодня заработали, да, дедушка? – весело добавила она и, подставив свой подол, попросила: – Высыпи мне в платье, дедушка! Я не потеряю! Я только побренчу немножко!
– Ну, не чуди, не чуди! – прикрикнул на нее старик. – Деньги не игрушка! Их с плачем добывают! Вот погоди, опосля зайдем в харчевню... штей поедим!
– Штей? С мясом? – спросила Динка и, поморщившись, вспомнила, что около харчевни всегда стоит теплый и тошнотворный запах перепрелой капусты. Особенно когда распахивается дверь... Один раз она даже задержалась у этой двери, чтобы спросить, что здесь варят, и какой-то возчик, вытирая ладонью рот, сказал: «Шти» – и добавил: «Есть пустые, есть с мясом! Это по цене!»
