«Дедуся, луг блестит цветами,
Все жизни радуются вновь...»
И видит дед ее глазами
Цветы, деревья и любовь...
– «Дедуся...» – растроганно и нежно поет Динка, подняв к старику шарманщику сияющее лицо и легонько касаясь его рукава.
«Дедуся, лес шумит над нами,
Щебечет птичка над тобой...»
И видит дед ее глазами,
И дед уж больше не слепой...
Динка сама не знает, какими словами она заканчивает песню, она не видит обращенных к ней ласковых лиц, не слышит тихих голосов женщин... Потрясенная каким-то новым, глубоким чувством, она забывает и о Леньке, который хочет есть... Губы ее робко улыбаются, глаза блестят.
Но шарманщик сует ей в руки шапку, и она протягивает ее к женщинам.
– Сейчас, сейчас, девочка! Сейчас, милочка! – торопятся женщины, и в шапку со звоном падают монетки. Динке не хочется брать от этих людей деньги.
– Спасибо, – стесняясь, говорит она. – Это не мне... Это Леньке...
– У тебя есть брат? – спрашивают ее женщины.
– Нет, не брат... Но мы всегда вместе... Он сирота, – путаясь, объясняет Динка.
Шарманщик берет из ее рук шапку и заводит плясовую; дети по очереди крутят железную ручку.
К калитке их провожают с добрыми пожеланиями.
– Приходите еще! Приходите! – просят взрослые и дети.
Глава 21
Горькая обида
Выйдя на дорогу, старик решительно сказал:
– Пора и на покой. Все кости ноют. Завтра опять походим, а на сегодня хватит. Устал я...
Солнце уже совсем низко. Скоро с пристани донесется длинный гудок маминого парохода, но Динка забыла обо всем на свете. Подпрыгивая и прихрамывая, она бежит рядом с шарманщиком и весело болтает:
– Ты что купишь себе, дедушка? Я ничего не куплю! Мы вместе с Ленькой купим!
– А что тебе покупать? Вот съешь горяченьких штец да мороженого... – снова повторяет старик.
– Не надо! – машет рукой Динка. – Я сразу домой побегу...
Старик прибавляет шагу и, минуя последнюю просеку, выходит на тропинку, ведущую вниз, к пристани.
– Дедушка, ты пойдешь на базарную площадь? – спрашивает Динка.
– Ну да, через базар и пойдем. Там и харчевня...
– Я не хочу в харчевню... Я пойду домой! Давай тут разделимся, дедушка! – предлагает Динка, но старик словно не слышит ее и молча идет дальше. – Дедушка! Мне тут близко – почти у самого обрыва, – говорит Динка. – Дай мне мои денежки!
– Каки таки денежки? Я сам тебе морожено куплю... Денежки, денежки... – бормочет старик, не останавливаясь и не убавляя шагу.
– Дедушка, я домой хочу! – дергает его Динка.
– Ну, иди, чего пристала? Я тоже домой иду, не гулять ведь.
Тропинка выводит старика и девочку на базарную площадь. С пароходов идут пассажиры, тащатся с корзинами торговки, шныряют между рядами лавок босоногие ребята. Динка беспокойно оглядывает пассажиров и вспоминает о маме.
– Дедушка, дай мне денег! Давай сейчас же! – сердито кричит она и дергает старика за рукав. – Давай денежки, я домой хочу!
– Сказано – куплю морожено. А боле чего тебе? Каки таки деньги? – хмурится старик.
– Давай мои! Из кармана давай! – топает ногой Динка.
Прохожие останавливаются:
– Ай-яй-яй! Как нехорошо, девочка!
– Что же это ты так кричишь на своего дедушку? Бесстыдница этакая! Хоть бы людей постеснялась! – качая головой, вмешивается проходящая мимо женщина.
– Давай денежки! – вне себя кричит Динка, цепляясь за шарманщика. – Те, что в шапке были, давай!
Старик дрожащими пальцами роется в кармане и вынимает пятачок.
– На! Назола какая! Господи помилуй, вот горе-то навязалось на мою шею! – громко жалуется он. – На́ пятачок, что ли!
Динка видит одну монетку на его ладони и вспоминает богатый перезвон в шапке.
– Много давай! Разделись со мной! – гневно кричит она, отталкивая от себя ладонь с пятаком.
– Бессовестная! И не стыдно тебе старичка старенького обижать? – корят остановившиеся неподалеку торговки.
– Ведь вот есть же такие дети несочувственные! – возмущаются они. – Гляди, как топает! И где только набаловалась так? Ведь по всему видать – в нищете растет!
– Выпороть ее надо, а не пятачками баловать! – замечает проходящий мимо мужчина.
– Бери пятачок-то. Завтра еще дам, – пробует уговорить девочку шарманщик. – Что ж, правда, обижаешь старика?
Глаза Динки широко раскрываются.
– Я работала... я пела... – бормочет она, но голос ее прерывается горькими рыданиями, и, круто повернувшись, она бежит по дороге, спотыкаясь от усталости и горя.
– Ишь, пошла, – бормочет старик, глядя ей вслед. Но отчаянный, безнадежный плач девочки тревожит его. – Эй, мальчик! Снеси-ка ей вот... – подзывая к себе босоногого мальчугана, просит он и добавляет к пятаку еще три копейки. – Снеси, миленькой!
Мальчик, сверкнув босыми пятками, в несколько прыжков догоняет плачущую девочку.
– Вот возьми, старик тебе еще дал, – сует он ей в руки деньги.
Но Динка отстраняет протянутую ладонь и, не оглядываясь, бредет по дороге. Из последних сил царапается она на обрыв и, цепляясь за колючие кусты, плетется по тропинке к утесу.
Громкий плач ее переходит в горькое всхлипывание и тихие протяжные жалобы:
– Лень... Лень... Лень...
Глава 22
Счастливый день Леньки
В жизни Леньки редко бывали счастливые дни. Но сегодня ему повезло. Утром, пробравшись за пассажирами на пароход, он благополучно проехал в город и тут же, на пристани, заработал пятнадцать копеек у одной сердобольной барыньки, которой помог добраться с двумя чемоданами до извозчика.
– Сколько тебе? – спросила барынька. Но Ленька, не считая свою помощь за большой труд, махнул рукой:
– Ладно... Чего там!
Барынька сунула ему гривенник, а потом, увидев, как просияли глаза мальчика, растрогалась и добавила пятачок. Это была удача, и Ленька сразу почувствовал себя человеком с деньгами. Он ходил по базару и, ощущая мучительный голод, приценивался то к пирогам, которыми торговал разносчик, то к горячей картошке, политой бараньим жиром... Особенно долго стоял он в обжорном ряду, наблюдая, как к длинному столу один за другим подходили люди и, заплатив три копейки, получали из рук торговки окутанную душистым паром жестяную миску с мятой картошкой. Соблазнительный запах щекотал ноздри, но Ленька не решался отдать сразу целых три копейки и, махнув рукой, отошел подальше, сказав себе свою любимую фразу:
